Анархисты - Александр Иличевский Страница 17

А еще в начале века в отсутствие хозяина этот сторож частенько допускал в усадьбу самого Левитана, чьим излюбленным делом было рыскать по местным лесам и полям в поисках каких-то особенных пейзажей, которые он понимал как «лики Бога». Чаусова с Левитаном познакомил Врубель, и путешественнику понравилось, как этот художник, не выговаривавший «ш» (и вместо «шлюзы» и «Миша» говорил «флюзы» и «Мифа»), выражает свои мысли о природе. Наблюдательный Чаусов сам часто бывал захвачен впечатлением от исследуемого ландшафта, который он читал, как книгу тайн, и он позвал Левитана к себе в гости на этюды, обещая прекрасный выбор: ярусы поймы, на которых верхушки деревьев едва достают до комлей стволов на следующем уровне; овраги глубиной с преисподнюю, полные осенних крон кленов, лип, прозрачности; стальной блеск речного плеса, на котором в ветреную погоду мелькают белые барашки метровых волн, и сахарная блестка церкви, выхваченная мелькнувшим просветом, пронзительно белеет в лиловых космах туч на высоком берегу, венчая возносящуюся перспективу излучины…

Левитан успел за неделю влюбиться в молодую соседку Чаусова – Настасью Иловайскую, владевшую селом Романовом в восьми верстах от Весьегожска. Она была знатоком его творчества, не пропускала ни одной выставки и сошлась с ним легко, однако, как случается порой при приближении к идеалу вплотную, стала вскоре тяготиться обществом художника. Левитана, напротив, обуяла отвага, но получив холодный отпор, он пропал на несколько дней в лесу. Чаусов искал гостя с собаками. Левитан вернулся невредимый, а Григорий Николаевич от радости и смущения просил художника не церемониться и приезжать в его отсутствие весной – писать мартовский лес и распутицу в поле, писать половодье, когда поля заливаются зеркалом и в него опрокидывается небо, писать первую звонкую зелень и маковые поля. Левитан так и поступил и, хоть Иловайская бежала от него за границу, несколько лет приезжал осенью и весной в Чаусово, заручившись в переписке неизменной благосклонностью хозяина; здесь Левитана навещали многие друзья и доблестные живописцы: Коровин, Васнецов, Серов.

В XIV веке Весьегожск был столицей удельного княжества, и на погребенном под развалинами тракторной станции городище Турчин иногда проводил досуг, с лопатой и совком в руках; на берегу находил наконечники, которые насаживались на колья, установленные на бродах в качестве защиты от конных татар, форсировавших Оку. Однажды он вернулся с раскопок и швырнул облепленную глиной лопату к стене хозблока.

– Только в странах с сухим климатом возможно древнее прошлое, – сказал молодой доктор. – В странах, где грязь есть основа осадочной породы, прошлого не существует.

Усадьбы вокруг Чаусово примечательны. Есть гигантская ферма, окруженная высоченным забором и хозяйственными постройками, с крыш которых истошно облаивают путника безухие кавказские овчарки; вокруг фермы по ничейным лугам бродит огромное стадо баранов, которыми верховодит черный козел по кличке Алкаш. Соломин однажды оставил машину у брода Мышки, забыл захлопнуть дверь, а сам отправился на перекат ловить голавлей. Тем временем Алкаш залез за руль, и Соломин вместе с пастухом битый час вытаскивали вонючее рогатое чудище из-за баранки.

Есть и усадьба в финском стиле – из толстенных бревен, с верандами, мезонинами, балконами и флигелями; в окрестностях ее построены два загона, где объезжают лошадей, и за ними – просторная, теплая конюшня, из стойл которой слышатся ржание, удары, хруст; орловские рысаки и поволжские рыжие кунчаки выезжаются на подрагивающих при натяжении ремнях, пуская в морозном воздухе клубы пара из ноздрей, роняя дымящиеся яблоки…

Есть огромные участки земли, по краям которых далеко-далеко – за горизонт – тянутся березовые жерди изгородей, уже почерневших, с отставшей берестой; дикие эти наделы раздражают Соломина, он всегда пишет пейзаж без этих «клетей и оглоблей». Случалось и на краю леса встретить поселенцев – изгородь и вдалеке за ней крепкий дом с широченной верандой на свайках, как салун в ковбойских фильмах; но никогда не удавалось понять, кто и зачем здесь держит алабая и двух узбеков, от рассвета до заката на тачках растаскивающих по участку чернозем из наваленных «КамАЗами» на въезде куч.

Некогда окрестности Чаусово своей близостью к новинкам цивилизации могли похвастаться перед любым уездным городом. В Почуеве, например, пионер телефонизации Голубицкий открыл первую в России мастерскую по изготовлению телефонов его конструкции; в деревню к Голубицкому приезжали друзья: основоположник космонавтики Циолковский, читавший и для крестьян лекции о «ракетных поездах», и математик Софья Ковалевская, изложившая в Почуеве результаты своих исследований колец Сатурна; слушавший ее Чаусов потерял голову от этой ладно скроенной умницы, которая потом виртуозно повелевала им во время их краткого, как грозовой ливень, романа…

В Березичах тоже было нескучно. Безвестный владелец построил конезавод, уподобляясь Истомину, дореволюционному хозяину имения, блестящему придворному офицеру, который поразил свет тем, что после женитьбы в возрасте двадцати пяти лет предался отшельничеству в своем поместье: выстроил шотландский замок, стал собирать библиотеку, коллекционировать искусство Возрождения (ходили легенды о картинах Боттичелли, Рафаэля и статуях Челлини, вывезенных им из Рима при пособничестве княгини Волконской и сгинувших в восемнадцатом году после расстрела его престарелых дочери и сына) и разводить кабардинских скакунов. В соседствующем с Березичами Сивцеве живал и писал Сумароков, в Марфине работал передвижник Иванов, с которым горячо сошелся и скоро рассорился Левитан; на Ладыгинских холмах Андрей Белый и Сергей Соловьев ходили с мальчишками в ночное, дремали у костра, чтобы встретить зарю; а в недалеком Тимашове князь Маклаков, отравившись в Гейдельберге и Нойшванштайне романтизмом, решил насадить на калужской земле Вагнера – выстроил псевдоготический замок с башенками и на высоком берегу Оки разбил парк с холмом и прудом на его макушке, со сложенным из италийского мрамора гротом, с дощатой площадкой, на которой Вагнер часами мучил домашний оркестр; в патетических местах партитуры по отмашке хозяина пускались фейерверки, а черные и белые лебеди на пруду, разделенные мостками, распахивали от испуга подрезанные крылья, гоготали и шипели. Зрители располагались внизу на реке – на стульях, стоящих на заякоренной барже, выкрашенной белилами. Теперь в маклаковском замке гидрометеорологический техникум, студенты его запускают зонды, за которые нашедшему положены две бутылки твердой валюты. Случилось однажды и Соломину их заработать, сняв под Петрищевом с елки клеенчатый куль с каким-то прибором.