Айза - Альберто Васкес-Фигероа Страница 17

— И есть о чем сожалеть, — услышала девушка в ответ, и машина вновь тронулась с места, хотя уже далеко не так резво. — Лошади — самые прекрасные, благородные и милосердные создания на свете. Намного лучше, чем самый лучший человек, и тот, кто с ними незнаком или их не любит, много потерял. У меня их больше двух тысяч, и за всю историю нашей семьи мы вырастили тридцать девять чемпионов, одного победителя «Кентукки-дерби» и другого — «Триумфальной арки» в Париже. — Женщина сделала длинную паузу, а затем добавила, вновь нажимая на педаль газа: — Честно говоря, не могу себе представить, что существует мир без лошадей.

— Наш мир — море.

— Море?

— Мы, Вглубьморя, всегда были рыбаками. — Айза лукаво улыбнулась. — Уже больше десяти поколений.

— Рыбаками? Надо же! Вот здорово! А что делает семья рыбаков на дороге, ведущей в льянос? Некому было подсказать, что вам в другую сторону?

— Это очень долгая история, — вмешалась Аурелия.

— До Сан-Карлоса тоже долго ехать, — тут же парировала Селесте Баэс. — Расскажите мне ту часть истории, какую пожелаете, но только правду. Я предпочитаю молчание лжи. Я была замужем за самым большим вралем на свете, и он истощил весь мой запас терпения.

Аурелия колебалась пару километров, однако в конце концов твердым голосом, не драматизируя события, начала рассказывать:

— Прошлым летом трое парней попытались изнасиловать Айзу, но мой сын Асдрубаль встал на ее защиту и во время драки одного из них убил. Отец погибшего был очень влиятельным человеком, и нам пришлось бежать с Лансароте на нашем старом голете, который затонул, и при этом мой муж погиб. Мы добрались до Венесуэлы, намереваясь поселиться в приморье, но, похоже, в здешних краях потребляют мало рыбы, да и не очень-то преуспеешь, не имея собственной лодки и машины, чтобы отвозить улов на рынок. Мы обосновались в Каракасе, но, как только Айза выходила на улицу, мужчины не давали ей проходу, и нам пришлось бежать, потому что один тип, в чьих руках находится вся проституция города, вознамерился ее похитить.

— Антонио даз Нойтес.

— Вы его знаете?

— Мой муж был одним из самых частых его клиентов. — В голосе Селесте Баэс послышалась злость. — Он расплатился с ним за неделю развлечения с четырьмя его шлюхами, подарив моего лучшего коня! — Она слегка ударила по рулю. — Он мог бы стать великим чемпионом, но Феррейра — такой человек, который портит все, чего ни коснется. Вам известно, что у него есть подручные, которые специализируются на развращении девушек? Они подавляют их волю с помощью алкоголя и наркотиков. — Она чуть повернула голову вбок и посмотрела на Айзу, хранившую молчание: — Этот выродок искалечил бы тебе жизнь. — Она замолчала, вновь устремив взгляд на дорогу, а затем поинтересовалась: — Что вы собираетесь делать в Сан-Карлосе?

— Искать работу.

— И какого же рода работу? — Она засмеялась — весело, но без издевки. — Будете ловить рыбу?

— Какая найдется, — сказала Аурелия. — Моих сыновей Господь силой не обделил, особенно Асдрубаля; они с детства привыкли трудиться — море очень сурово.

— Представляю себе, — прозвучало в ответ. — Я мало с ним знакома, но, думаю, оно должно быть суровым. Суровым и опасным. Что вы знаете о коровах? — Она бросила взгляд на Айзу. — Предполагаю, что уж коров-то, по крайней мере, ты видела… Или нет?

— Коров на Лансароте тоже нет, — простодушно ответила девушка. — Только козы.

— Боже праведный! Ушам своим не верю. — Селесте Баэс покачала головой, словно это был самый невероятный разговор, какой ей когда-либо приходилось вести. — А как насчет земледелия? — не унималась она. — Разбираетесь в земледелии?

— Нет.

— Нет? — удивилась она.

— Лансароте имеет вулканическую почву, а там, где мы живем, сплошной камень. Камень и песок. Единственным деревом в Плайя-Бланка была мимоза во дворе сеньи Флориды. — Айза вспомнила свой остров, и ее голос потеплел: — В некоторые годы, когда шли дожди, мы поднимались до Уга посмотреть на траву; на севере растут пальмы и есть земля, которую можно возделывать. Но мы, рыбаки с юга, в этом ничего не понимаем. Мы разбираемся только в море и рыбе.

Селесте Баэс, казалось, размышляла о том, что только что услышала, а потом кивнула налево — на равнину, уходящую за горизонт.

— Видите это? — сказала она. — Здесь начинаются льянос, которые простираются до сельвы на юге и до границы с Колумбией. Здесь нет ничего, кроме лошадей, коров, пахотной земли, диких зверей, нескольких индейцев и угонщиков скота. Как же вы собираетесь зарабатывать на жизнь в таком месте?

— Что-нибудь да найдется.

— В любом другом месте вам было бы проще. Даже на Луне.

— Пережившим кораблекрушение не дано выбирать, к какому берегу прибьет их течением, — заметила Айза. — А мы сейчас как раз и есть пережившие кораблекрушение.

— Понятно.

Долгое время, может полчаса, они ехали в молчании по нескончаемому и однообразному шоссе, которое не предлагало взору никаких неровностей, кроме собственных рытвин да какой-нибудь промоины, да еще травы, которая мало-помалу завладевала растрескавшимся асфальтом. По прошествии этого времени Селесте Баэс кивнула в сторону группы деревьев и деревянного домишки на вершине холма.

— Хочешь взглянуть на лошадь вблизи? — спросила она и, не дожидаясь ответа, сбавила скорость и свернула на едва заметную тропинку, которая вела к небольшому леску и пастбищу.

Метис неопределенного возраста с погасшей сигарой в зубах, переплетавший тонкие полоски кожи, покинул гамак, натянутый между столбами под навесом его крохотного канея [17], и двинулся им навстречу, ни на секунду не прекращая работы.

— Добрый вечер! — поздоровался он. — Чем могу вам помочь?

Селесте, которая, ловко выпрыгнув из кабины, приблизилась к ограде, махнула рукой в сторону полудюжины животных, пасшихся неподалеку.

— Вы не возражаете, если мы взглянем на ваших жеребцов? — спросила она. — Сеньора никогда не видела лошадей.

Человечек повернулся и посмотрел на Айзу, которая вылезала из машины вслед за матерью, и погасший окурок сигары выпал у него из губ, когда рот раскрылся от изумления. Никто не мог бы сказать, то ли его поразило известие о том, что на свете существует человек, никогда не видавший лошадей, то ли на него произвело впечатление появление девушки.

В конце концов, отыскав в пыли свою сигару и вновь обретя дар речи, он широким жестом указал на калитку:

— Можете пройти и взглянуть на них с такого расстояния, с какого вам будет угодно. Они смирные, за исключением буланого, который держится особняком: эта сволочь кусает и лягает всякого, кто к нему приблизится.

Он открыл калитку, и вскоре стало ясно, что Селесте Баэс умеет обращаться с лошадьми, потому что они ели у нее с руки, а она целовала их в прекрасные морды.