Американская мечта - Норман Мейлер Страница 17

– Не курю, – сказал он.

Второй следователь вернулся с кофе.

– Вы не возражаете, если тоже выпью чашечку? – сказал он. – Служанка плеснула туда ирландского виски. – И опять широко улыбнулся мне. Весь его облик источал какую-то жирную сладкую продажность.

Я с жадностью сделал первый глоток.

– О, Боже, она умерла, – произнес я.

– Совершенно верно, – сказал Робертс. – Выбросилась из окна.

Я вытащил изо рта сигарету и прочистил нос, с ужасом замечая, что кислый пар рвоты проложил себе дорогу через горло, свербит в переносице и через ноздри проникает даже в носовой платок. Я еще раз глотнул кофе, и виски обожгло меня молочным теплом.

– Не знаю, сумею ли я объяснить вам, – начал я. – Дебора верила в то, что для самоубийц существует какая-то поблажка, какое-то особое милосердие. Она думала, что это страшный грех, но что Бог простит вас, если ваша душа подвергалась опасности быть уничтоженной.

– Уничтоженной, – повторил Робертс.

– Да, не потерянной, а именно уничтоженной. Дебора верила, что, даже попав в ад, можно сопротивляться козням Дьявола. Но, знаете ли, она полагала, что есть кое-что и пострашнее ада.

– И что же это?

– Когда душа умирает раньше, чем тело. Когда душа уничтожается при жизни, и уже ничего не остается в вечности после вашей смерти.

– А что на этот счет говорит церковь?

– Дебора полагала, что это не относится к обычным католикам. Но себя она считала падшим католиком. Она верила, что душа ее умирает. Думаю, именно поэтому она и решила покончить с собой.

– И это единственное объяснение, которое вы можете дать?

Я переждал минуту.

– Не знаю, имелись ли для этого основания, но Дебора считала, что у нее рак.

– А как вам кажется?

– Может, так оно и было.

– Она консультировалась у врачей?

– Я об этом ничего не знаю. Но Дебора не доверяла врачам.

– И не принимала таблеток? Только пила? – спросил Робертс.

– Таблеток не принимала.

– А как насчет наркотиков?

– Ненавидела их. Выходила из комнаты, если там закуривали сигарету с марихуаной. Как-то раз назвала травку милосердием Дьявола.

– А вы подкуриваете?

– Нет. – Я закашлялся. – То есть раз-другой сделал пару затяжек за компанию, но даже не помню когда.

– Ладно, – сказал он, – давайте займемся ее раком. Почему вам кажется, что он у нее был?

– Она постоянно говорила о нем. Ей казалось, что если душа умирает, то начинается рак. Она всегда говорила, что смерть от рака пострашнее любой другой.

Толстый детектив пернул. Просто так, без церемоний.

– Как вас зовут? – спросил я.

– О'Брайен. – Он поерзал в кресле, устраиваясь поудобней, и закурил сигару. Ее дым влился в сложный запах, стоявший в комнате. Робертс недовольно посмотрел на него. У меня возникло ощущение, что только сейчас он начал мне верить.

– Мой отец умер от рака, – сказал он.

– Мои соболезнования. Могу только добавить, что мне было не слишком приятно выслушивать ее теории, моя мать умерла от лейкемии.

Он кивнул:

– Знаете, Роджек, вот что я вам скажу. Предстоит вскрытие. И оно может опровергнуть то, что вы тут излагаете.

– Может и опровергнуть. А если Дебора находилась в предканцерном состоянии?

– Может и так. Но все было бы куда проще, если бы рак все же обнаружили. Между раком и самоубийством существует прямая зависимость. Уверяю вас. – Он поглядел на часы. – И еще несколько практических вопросов. У вашей жены была куча денег?

– Не знаю. Мы никогда не говорили о ее деньгах.

– Ее отец чертовски богат, если я ее ни с кем не путаю.

– Судя по всему, он перестал помогать ей, когда мы поженились. Я частенько говорил друзьям, что она была способна ради меня отказаться от своей доли двухсотмиллионного состояния, но была не в силах приготовить мне завтрак.

– А вы не знаете, не упомянула ли она вас в своем завещании?

– Если у нее и были деньги, то едва ли она оставила их мне. Она все, конечно, оставила дочери.

– Ладно, это довольно просто выяснить.

– Разумеется.

– Что ж, мистер Роджек, давайте перейдем к событиям нынешней ночи. Вы пришли повидаться с ней после двухнедельной разлуки. Чего ради?

– Я почувствовал, что соскучился по ней. Такое бывает и после того, как люди расстаются.

– В котором часу вы пришли?

– Несколько часов назад. Может быть, в девять вечера.

– Она вам открыла?

– Нет. Открыла служанка.

– Вдували когда-нибудь этой служанке? – спросил О'Брайен.

– Ни разу.

– А хотелось?

– Такие мысли меня иной раз посещали.

– И что же вас удерживало? – упорствовал О'Брайен.

– Было бы очень неприятно, если бы об этом узнала Дебора.

– Достаточно убедительно, – сказал О'Брайен.

– Ладно, – сказал Робертс, – вы вошли сюда, и что дальше?

– Мы разговаривали несколько часов подряд. Пили и разговаривали.

– Бутылка не опорожнена и наполовину. Не так много для двух пьющих людей за три часа.

– Пила в основном Дебора. Я только делал время от времени по глоточку.

– И о чем вы разговаривали?

– Обо всем. Мы обсуждали возможность воссоединения. И пришли к выводу, что оно невозможно. Потом она заплакала, что с ней случалось крайне редко. Она сказала, что перед моим приходом целый час провела у открытого окна и что у нее было сильное искушение выброситься из него. Ей казалось, что именно этого ждет от нее Господь. Она сказала, что потом почувствовала раскаяние, как будто оттолкнула Его. А затем сказала: «Раньше у меня не было рака. Но за этот час, который я провела у окна, он у меня появился. Я не прыгнула вниз, и поэтому прыгнули во мне мои клетки. Я знаю это». Буквально так и сказала. А потом немного поспала.

– А что вы делали, пока она спала?

– Просто сидел в кресле у кровати. Мне было очень паршиво, уверяю вас. Потом она проснулась. И попросила меня открыть окно. А затем сказала… мне действительно необходимо вдаваться в такие детали?

– Весьма желательно.

– Она сказала, что у моей матери был рак и у меня тоже рак, и что я заразил ее им. Сказала, что все эти годы, когда мы лежали вдвоем в постели, я заражал ее.

– И что вы на это ответили?

– Нечто столь же отвратительное.