Слева молот, справа серп - Михаил Шахназаров Страница 16

– А вот у меня не вырос!!! Понимаете, не вырос!!! И Наполеон Бонапарт был не х. ем, а полководцем. А я не собираюсь при помощи своего хера побеждать в Бородинском сражении и порабощать весь мир! И что за намек на людей, висящих на турниках и поедающих морковку? Кролика эти скоты из меня уже сделать попытались. Теперь вы будете стараться превратить меня в зайчика? – кричал Шнапсте.

– Гвидо, прошу вас. Ну будьте чуток выдержаннее. В сложившейся ситуации крики не помогут. Скажите, а ведь у вас наверняка есть жена?

– Нет. У меня нет жены. Но я уже продолжительное время встречаюсь с женщиной. Если вас интересует, бывает ли у нас интимная близость, то отвечу – бывала. Ведь эти садисты запретили мне даже любовью заниматься.

– Прекрасно! Великолепно!

– Что тут прекрасного и великолепного?

– А то, что у вас есть любящая женщина. И любит она вас не за какие-то сантиметры плоти. Она любит вас за ум, за вашу внешность и сильные мышцы! За умение трудиться на благо Родины. А вы? Простите, конечно же, за сравнение, которое напрашивается само собой, но… вы ведь любите свою женщину не за узость или ширину ее полового органа.

– У нас здесь не урок анатомии, товарищ Шиндельман. И вам не кажется, что для человека, занимающего солидную должность, вы задаете откровенно пошлые вопросы?

Гвидо было не пронять пафосными речами. Не завербованные комитетом официанты трудились исключительно на благо своего кармана. Шнапсте к тому времени стать сексотом не успел.

– Товарищ Шиндельман! Я потерял немалые деньги и здоровье. У меня бессонница. О боли в ягодицах помогает забыть только работа и пенталгин! А вы говорите о любви и благе Родины. Но не о людях, которые Родину позорят. И ведь какие люди! Уважаемые в народе люди – журналисты. Авангард комсомола.

– Вот по комсомольской линии мы их и накажем. И по комсомольской, и по материальной. То есть «тринадцатая зарплата», премии, талоны на книги, путевки в дружественные нам страны. Мы просто не можем оставить поступок Марьина и Хузина безнаказанным. А вам нужно быть осторожнее. Не поддаваться на провокации моряков, охмуренных дутыми благами Запада. Не ставить эксперименты над своим организмом.

– Эксперименты?! Я ставлю эксперименты? Это ваши подчиненные превратили меня в подопытного! Теперь я понимаю, почему мне нужно было пожирать этот отвратительный чеснок с капустой и скакать по комнате нагишом. Чтобы они могли надо мной поизгаляться. Потешить свое остроумие: «Мы просаживаем его «капусту» в ресторанах, а он давится листьями настоящей». Верх цинизма и человеческой подлости. А если бы я умер? Аллергия на препарат, удушье, невыносимые муки. И ведь никого бы не нашли. Только мое холодное, истощенное тело с лиловой жопой.

– Ну к чему такие ужасные картины рисовать, товарищ Шнапсте? Во-первых, вы не умерли и продолжаете здравствовать, и это уже огромный плюс. Во-вторых, виновники ваших страданий известны, и к делу не нужно подключать милицию. А виновные, как я уже сказал, понесут самое суровое наказание. Простите за выражение, но мы их так морально отдрючим, что и лица, и жопы лиловей вашей будут.

– Но мне от этого не легче, товарищ Шиндельман. Кто мне вернет деньги? Как мне после такой отвратительной выходки ваших подчиненных верить людям? Я морально растерзан. И морально, и материально, и физически. Я уже чувствую себя инвалидом в свои еще достаточно молодые годы.

– Гвидо, я расскажу вам историю. Может, она немного изменит ваш взгляд на случившееся и заставит видеть мир по-другому. Мой отец – фронтовик. Закончил войну в звании майора, награжден орденами и медалями. – Шиндельман погладил статуэтку партизана. – Он дошел до Берлина. Повидал, сами понимаете, на много жизней вперед. Во время тяжелейшего боя один из его солдат получил очень серьезное ранение. Осколок снаряда угодил рядовому в пах. Думали, не выживет – мысленно прощались. Но благодаря врачам военно-полевого госпиталя и настоящему чуду он выжил. Правда, вред здоровью все же был нанесен непоправимый. Домой воин вернулся без мужского достоинства. То есть с достоинством вернулся, но без полового члена. А дома его ждала любящая супруга. И ведь не отвернулась она. Не выставила за дверь фронтовика-инвалида. А могла… Вскоре у них ребенок родился на радость всему селу. Договорились, чтобы биологическим отцом стал друг их семьи. Воспитали прекрасного сына. А вы говорите о сантиметрах, об увеличении. И ведь таких случаев было много, уважаемый товарищ Шнапсте. Да, сейчас не война. Но поверьте, Гвидо… строить отношения с женщиной исключительно на длине того, о чем мы с вами говорим… это большая ошибка. Очень большая ошибка. Да и пословицу можно вспомнить. Как говорят издревле, мал да удал!

История была правдива, но местами. Ребенок у тяжелораненого имелся еще до войны. Никакого биологического отца для нового чада искать не пришлось. Бывший артиллерист узнал об измене жены и повесился в сарае. По мнению Шиндельмана, обращение к героике могло повлиять на Шнапсте. Он ошибался: его рассказ лишь усугубил мучения официанта.

– Так, может, мне прямо сейчас пойти ампутировать гениталию и стать кастратом? Смотришь, голос прорежется! Из официантов в певцы переквалифицируюсь. А потом и женюсь. Святое ведь дело. И сразу после свадьбы попрошу свидетеля отыметь мою жену в туалете ЗАГСа. Подумаешь, человек без органа! Зато есть жена, ребенок. Образцовая советская семья! Не правда ли, товарищ Шиндельман?

– Гвидо, не нужно ничего обрезать. То есть отрезать. Ничего, кроме аппендицита, как я уже говорил. Вот что мы сделаем. Совсем скоро из отпуска вернется главный редактор. Как он появится, я тут же вам позвоню. Виктор Матвеевич человек серьезный, влиятельный. И он этот вопрос решит. И не из таких ситуаций выходили.

Покидая редакцию, Гвидо извинился перед Зоей, но добавил, что история найдет ужасное для Марьина с Хузиным продолжение. Иосиф Натанович гонял языком таблетку валидола. Теперь надеялся и он – на то, что приедет Матвеич, разберется, спасет репутацию газеты. Марьин с Хузиным возместят ущерб и отвернутся от бутылки. Забавный случай будут вспоминать со смехом. Думать о других вариантах Шиндельману не хотелось.

Прохладу бара Андрей с Ромой покидать не спешили. На улице влажное пекло. Дома ждут дубли привычных сцен. Света обвинит Андрея в нарушении клятвы. Зоя станет истерить, докучая расспросами. Поутру вызовет немного остывший от визита Гвидо Шиндельман. Хузин воззвал к силе воли и предложил допить водку, взять еще кувшин пива, а потом расходиться по домам. Андрей неохотно согласился. Домой он отправился пешком. Купил Свете кремовую розу с длинным стеблем. Из распахнутых окон доносились обрывки популярных мелодий. Андрей любовался загорелыми ножками рижанок и думал о том, что он по-доброму завидует беззаботности Ромы. В подъезде Марьин разжевал четвертинку мускатного ореха и на выдохе открыл дверь квартиры. Скандала удалось избежать. Света забыла, когда Андрей последний раз дарил ей цветы.

А на Рому с порога обрушился Зоин гнев. Потом она долго ревела. Умоляла быть честным и серьезным. В обмен на исповедь Хузин попросил налить пива. Рассказ в лицах удался. Зоя слушала и хохотала, закрывая лицо изящными ладошками. Сказала, что нужно поставить официанта на место. Вспомнила, что ее бывший любовник времен дефиле имеет связи в мире криминала. Уговаривала обратиться к нему. У Романа случился приступ ревности к прошлому. В эти мгновения желание становилось острее. Подхватив Зою на руки, Рома понес ее в спальню. После душа завернутая в полотенце Зоя решила не согласиться с Шекспиром: «Рома, Шекспир сказал, что алкоголь повышает желание, но принижает возможности. Рома, это не про тебя. Пока не про тебя». Утром по дороге в редакцию они строили догадки. Чем закончится вся эта история с Гвидо? Как отреагируют главный и его зам?