Вокруг денег. Сарактическая проза - Алексей Мефодиев Страница 16

Вдоволь наслушавшись таких песен, малыш преисполнился осознанием своей великой миссии. Вот только гласа Господня, наставляющего на путь истинный, как ни пытался, расслышать никак не мог, о чем искренне сожалел аж до пятого класса средней школы. А в шестом, чтобы не расстраивать впечатлительную мамашу, которая пребывая в ожидании этого великого события, донимала тревожными расспросами, как-то раз соврал ей: «Да, мама, слышал я глас Господень». Екатерина тут же успокоилась, а сметливый мальчик про себя отметил, что ложь – не такая уж плохая штука и порой помогает не хуже успокоительных таблеток.

С детства малыш был окружен любовью и заботой. Бабушка, дедушка – доценты разных кафедр, и их дочь Катерина, – знали, что есть правильное воспитание. Юлиану читали сказки Пушкина, водили на оперу и балет, приучали к классической музыке. Начинали, чтобы не отбить охоту, с малого. Шли от простого к сложному.

В пять лет ребенок благополучно освоил букварь. В семь во время летних каникул самостоятельно одолел свой первый томик Диккенса. Все прочитанное за день обязательно обсуждали всей семьей за ужином. Уже в зрелые годы Юлиан будет поражать окружающих неожиданными цитатами из классики.

В младших классах Юлиан учился почти на одни пятерки. А когда ему по недоразумению доводилось получить четыре, а то и три, то дома его не ругали, нет. Просто мама долго смотрела на него, смиренно склонив голову на сторону. Взгляд ее отражал то непереносимую тоску, то страшное разочарование, а то и некоторую брезгливость, как будто она случайно раздавила лягушку. В эти моменты мальчугану хотелось немедленно объясниться, доказать, что он не такой. Юлиан густо краснел, сопел, а потом, потоптавшись в прихожей, отправлялся с поникшей головой в свою комнату, где немедля усаживался за письменный стол, чтобы оправдать возложенные на него высокие ожидания.

В соответствии с разработанным Катериной планом подающий надежды ребенок с пяти лет приступил к занятиям на фортепьяно. Наняли частного учителя. Поначалу дело шло туговато. Но об этом, как и о любых других неудачах, было не принято упоминать за пределами семейного круга. Между тем мальчика даже приходилось привязывать к табуретке. Но с кем, спрашивается, не бывает? Так что Катерина не унывала. А своим подругам среди прочих достижений сына, как то: лепка, рисование – внимательная мать никогда не забывала упомянуть о выдающихся музыкальных успехах.

И вот на пятый год обучения юный Юлиан действительно почувствовал тягу к музыке и даже взял привычку садиться за инструмент по нескольку раз в день без всякого к тому принуждения. В своих же смелых мечтах мальчик пошел и того дальше: уже видел себя знаменитым дирижером, которому рукоплещет полный зал Московской консерватории. Бывало, поставит сороковую симфонию на заезженной пластинке и, вообразив себя властителем симфонического оркестра, давай размахивать отточенным карандашом. А когда настанет пора аплодисментов, театрально шаркнет ножкой и отдаст грациозный поклон воображаемой публике.

Но жизнь вносила свои коррективы. Выяснилось, что ребенок не обладал достаточным слухом. Вердикт был вынесен в музыкальном училище при консерватории, куда было решено определить мальчугана. В глубине души Катерина и сама давно догадывалась об этом, но тянула до последнего. И пусть злые языки говорят о ее уязвленном тщеславии – этом могучем стимуле человеческих достижений, мы же лишь ограничимся предположением, что всему виной великое чувство материнской любви, которое не позволяло Катерине взглянуть правде в глаза. Да и что есть правда? Говорят, у каждого она своя. А Катерина за свою правду постоять умела.

«Что ж, пусть будет только гениальным ученым. Сконцентрируем усилия теперь на этом», – решила мать.

Учительницу музыки отменили. И с тех пор, стоило маленькому Юлиану ненароком сесть за инструмент, вместо привычной бурной материнской похвалы его ожидали косые взгляды. А если несостоявшийся музыкант упорствовал, то до его слуха начинали доноситься неодобрительные звуки, похожие на фырканье. Катерина умела доходчиво продемонстрировать свою неприязнь, когда того требовали обстоятельства. В обстановке нетерпимости музыкальный энтузиазм мальчика быстро угас. Но рана в сердце долго не заживала.

Родители Юлиана расстались вскоре после рождения сына и с тех пор не виделись. Тем не менее ребенка лет с пяти на лето стали забирать к себе на дачу в поселок Григорьев Бор дедушка с бабушкой по линии отца – пенсионеры-академики. Отца, подающего надежды профессора, ввиду его большой занятости, мальчик видел крайне редко. Но само окружение, как внутри большого дома, так и по соседству, где все было пропитано спокойной уверенностью и многозначительностью, произвело неизгладимое впечатление на малыша. Не забывал он и материнских напутствий. Бывало, набегавшись вдоволь с именитыми отпрысками, присядет Юлиан под высокими соснами, закинет голову, заглянет в синюю небесную даль, и накатит на него осознание своей причастности к этому прекрасному месту, переполнит чувство духовного родства со всеми великими обитателями Григорьева бора.

Увы, этой гармонии не суждено было длиться вечно. То ли из-за того, что отец Юлиана во второй раз женился, то ли еще по какому недоразумению, в приеме мальчику было отказано. И приоткрывшийся было элитарный мир уехал в прошлое. Но жгучее желание вернуться туда осталось, и Юлиан стал грызть гранит науки с удвоенной силой.

В просторной квартире, полученной отцом Катерины, где протекало счастливое детство мальчика, не знать что-либо – будь то писания великого Гомера, стихи Бодлера, творения Босха или работы Дега – всего не перечислить – считалось постыдным. Вечерами приходили гости – подруги Катерины, слушали музыку и, соревнуясь в своей образованности, вели долгие беседы, разгадывали кроссворды, играли в буриме. Засиживались за полночь, благо никому из них не нужно было к девяти утра спешить на работу. Юлиан тоже встревал в разговор и демонстрировал свою эрудицию, а Катерина сияла от счастья.