Бесогоны - Сергей Ильичев Страница 16

Звали его Семен. И был он слепеньким. С самого своего рождения бела света и красна солнышка не видел…

Но слышал, как старушка одна матушке его наказывала: вот построит твой сын часовенку Богу – в тот же год и прозреет… Матушка тогда еще дивилась: как же он, слепой, строить-то сможет? Но ничего старушка на тот ее вопрос не ответила…

Так прошло тридцать три года…

И вот в самый праздник Пасхи вспомнились Семену слова той самой незнакомой старушки. Матушка его, правда, уже год как в сырой земле лежала… Взял тогда он топор, пилу, ковригу хлеба и, ничего соседям не сказав, ушел в лес…

И, помня наказ, начал валить лес… На ощупь рубил сучья у сваленных деревьев. Где топором, а где ножичком скоблил стволы до зеркальной чистоты… Ибо хорошо знал, что предстоит ему ставить.

Николушка Зворыкин набрел на слепенького Семена, когда семь венцов будущей часовни уже стояли на земле…

Слепой первым понял, что кто-то пришел.

– Ты кто будешь, мил человек? С чем пожаловал? – спросил он у юноши.

– Я Николай Зворыкин… Охотник и сын охотника, – ответил ему тот.

– По чью же душу ты нынче в лес пришел? – снова спросил его Семен.

– Насчет души не ведаю… Но охотой на зверя лесного давно, с самого детства промышляю.

– Ты, что ль, голодный?

– Почему же?

– Так почто же ты бесцельно животину ту губишь?

Юноша внимательно посмотрел на Семена. И тут понял, что мужик ничего не видит… Что он слеп.

– А где же твои товарищи? – осторожно спросил он у незнакомца.

– Братья?

– Пусть братья, – согласился Николай. – Почто они ушли и оставили тебя в лесу одного?

– Так ты же их всех, поди, сам и напугал, а кого и пострелял. Вот и нет никого рядом… Ни птиц, ни зверюшки…

– Ты, того… думай, что говоришь…

– Я-то думаю, а потому за тебя шибко беспокоюсь. Природа… она ведь все помнит. Кто к ней с любовью, а кто с кровью…

Сказал и полез в узкий лаз, что был в первом венце.

Николай какое-то время стоял. Ждал, думал, что мужик вернется…

Он снова пришел к этой строящейся часовенке через три дня… Но уже без ружья.

– Хочешь, помогу? – с готовностью сказал он Семену.

– Сам должен. Понимаешь? От начала и до конца… только сам. Иначе смысла, думается мне, не будет. Ты уж на меня не серчай…

– А в чем тот смысл? – спросил Николай.

– В подвиге… Христа ради…

– И какова же награда?

– Старушка сказала, что тогда Бог даст мне зрение…

– Думаешь, управишься?

– Боюсь, что уже не получится…

– Что так?

– Барин еще до тебя сюда приезжал… Грозился все сжечь… Не любо ему, видишь ли, мое строительство в его лесу… А после него уж какую ночь подряд, особенно в полнолуние, еще и волк стал ко мне наведываться. Да какой-то уж шибко большой, чувствую в нем великую и страшную силу… Придет и стоит, словно напугать меня хочет… А то вдруг в ночи завоет так, что душу леденит…

И тогда юноша на свой страх и риск решил помочь Семену – спасти его и дело, которое он посвящает Богу, а потому выследить и подстрелить этого серого и, очевидно, матерого убийцу…

Посоветовался с мужиками, послушал отца. И, основательно приготовившись, стал по ночам уходить в лес…

И каждый раз возвращался домой, понимая, что проигрывает этот поединок с лесным оборотнем.

У него даже сложилось впечатление, что волк читает его мысли, знает наперед все последующие его действия и всегда оказывается сзади, крадясь следом, готовясь, выждав момент, наброситься и убить…

И если бы только не собака, что не раз спасала его лаем, самоотверженно бросаясь на хищника, то и не жить было бы Николаю…

Мужики уже стали опасаться за парня, не наломал бы сгоряча дров, не подставился бы понапрасну…

Отец так просто запретил ему уходить в лес одному.

А Николай, сидя дома, все пытался понять, почему он все время шаг за шагом уступает серому в этом поединке?

Зворыкин уже давно понял, что имеет дело не с простым волком. А потому решил, что и бороться с оборотнем нужно только так, как это делалось ранее на Руси… Он решил обнести часовенку как бы обережным и намоленным кругом из простой веревки, то есть полностью взять ее в кольцо, и уже далее встретить матерого с ружьем.

Для этого юноша всю зиму втайне от отца собирал, а где мог, то и покупал или же выменивал на беличьи шкурки веревку у бывших школьных товарищей, друзей или соседей, сматывал ее колечками по несколько метров и хранил в укромном месте.

А ранней весной по крепкому насту, смотав всю веревку на один моток, снова, ничего не говоря отцу и мужикам, ушел в лес.

А чтобы люди его ненароком не обвинили в колдовстве, так как язычество и по сию пору крепко сидит в умах местных жителей, он по всей длине веревки с небольшими интервалами нашил красные флажки…

Почему красные, спросите вы? Красный ситец тогда можно было купить в каждой лавке, из него шили парням яркие алые рубахи. К тому же сей цвет издалека бросался в глаза, особенно в лесу на фоне белого снега.

Хотя, как вы понимаете, цвет флажка принципиального значения не имел: все дело в обозначенном круге, в его некой магической и защитной силе, которую обычный волк, как показало время, уже не смел преступить, продолжая метаться внутри этого круга и в конце концов подставляясь под пули охотников… Но выбор пал на красный цвет, как на более заметный…

Николай шел по крепкому снежному насту так, как ходил по лесу только старик-охотник Афанасий… Одним плечом вперед, пробираясь между густыми зарослями, при этом осторожно ставя ступню и, словно лисичка из сказки, метлой из банного веника заметал за собой свои же собственные следы. Шомпольная одностволка, как у всех, была зажата локтем у курка, на поясе висел отцовский кинжал.

Когда же он дошел до места, то, ничего не говоря Семену, стал обносить веревкой с красными флажками почти готовую часовенку. Почему он не предупредил о готовящемся поединке с матерым волком Семена? Думаю, что волк, приходя в полнолуние, знал об этом присущем каждому человеку страхе. Знал и ощущал то, что при этом чувствовал слепой строитель.

И потому любое изменение состояния в Семене или в окружающей природе могло бы спугнуть хищника.

Николай обнес веревкой всю часовенку по периметру и таким образом не оставил волку никакой возможности даже приблизиться к Семену. А сам разместился в построенном шалаше, что установил в нескольких метрах от двух стоявших рядом берез. Только в этом месте и в нужный момент он собрался прервать сей обережный круг, предоставляя волку единственную возможность для подхода. Дело это было рискованным, так как прерванный круг уже не имел силы и тогда волк мог бы подойти к часовенке в любом месте…