Причуды среднего возраста - Франсуа Нурисье Страница 16

(Как это мы до сих пор не поняли, что Бенуа Мажелан зашел в бар с табачным киоском на набережной Монтебелло и прямо у стойки один за другим опрокидывает в себя уже третий стакан белого вина? Может быть, теперь нам, по крайней мере, станет ясно, с чего это кровь ударила ему в голову. И почему, хотя это и не так заметно, его внутренний монолог стал таким бурным, почему в нем прибавилось гнева и отваги? И что на самом деле у него общего с этими любителями холодной телятины, не способными к активной жизни, с этими тошнотворными персонажами театра абсурда, которых он с трудом терпел все последние двадцать лет? Когда-то он надеялся, что будет питаться исключительно мясом с кровью, приправленным острыми соусами и пряностями. Как же давно он забыл, что такое жить по-настоящему. Не ропща, он впрягся в ярмо и тянул свой воз, в глубине души убежденный, что это вполне достойная судьба. И не так уж далек он был от истины. И если сейчас он вдруг взбрыкнул — поздновато, правда, — то лишь потому, что кровь в мужских жилах остывает не слишком быстро. Ее заставляют закипать вспышки страсти, мечты. Бенуа с пристрастием судит Элен, делает вид, что отдаляется от нее, но не становится ли сам он жертвой своего же собственного бунта? Сегодня одна лишь Мари возвращает ему радости плоти и веселый смех, по которым он так истосковался. Одна она помогает ему забыть — изредка, на какой-то час — бесконечную цепь смехотворных страданий из-за того, что он не чувствует себя хозяином положения, из-за того, что ненавидит свое тело и не верит в то, что оно может оказаться для кого-то подарком судьбы…)

…Так же как и в том, что все это шутовство, все эти кривляния толстяка, которые я позволяю себе, все эти терзания преуспевающего европейца, дважды в неделю находящего время посещать элитный клуб — охраняемая парковка, скидки для новых членов до первого июля, — чтобы сделать массаж, размять свое тело, сбросить лишний вес, — и моя рыжина — трагедия того же порядка, хотя, наверное, не стоит все так утрировать. Это просто дань моде. Сейчас в моде те, кто с упоением ругает себя, находит для описания своей внешности самые неожиданные слова — леденящие душу, жестокие, режущие, как скальпель. Но в конечном итоге это лицемерное самобичевание начинает граничить с самовосхвалением. Здоровяки, у которых энергия бьет через край и которые доверительно сообщают вам, хотя им уже давно перевалило за пятый десяток: «Эта малышка Жозиана, между нами говоря, начинает меня утомлять. Пять раз за ночь да не наспех, это, мой дорогой, изматывает! Тем более что и другие ждут своей очереди, все эти потаскушки, потерявшие из-за меня голову, куда там двадцатилетним хилякам до меня!» — эти здоровяки правы. Наверное, так приятно бывает пустить пыль в глаза всем вокруг. Наверное, это позволяет ощутить свою исключительность. Раздуться от гордости. Вырасти в своих собственных глазах. Просто верх цинизма. Впрочем, сам-то я рыжий? ПО-НАСТОЯЩЕМУ РЫЖИЙ? Или может быть, это всего-навсего моя собственная манера ощущать себя немножко евреем, немножко негром — страдания накладывают свой отпечаток на все наши дела. У каждого из нас свой пунктик, свои раны, свое несчастливое детство, свой тайный и тщательно оберегаемый ото всех стыд. Так, может, и моя рыжина — вещь чисто символическая? Ведь человеку самому заурядному, без каких-либо особых отметин, трудно создать себе имидж «романтической личности». Но наступает момент, когда во что бы то ни стало нужно это сделать. Иначе жизнь стала бы слишком пресной. И мы готовы броситься головой в любой омут. Ну что я могу с этим поделать? Неизлечимо честный. В меру любящий порядок. Долго относившийся к своим обязанностям с обостренным чувством ответственности. А еще что? Я люблю выпить; не сижу на игле; не принимаю витаминов больше, чем какая-нибудь дама из Пасси, собирающаяся на ужин, на котором хочет блеснуть; а фразочка типа «обычные-занятия-любовью-стали-таким-тоскливым-делом-что-приходится-искать-удовлетворение-в-групповухе» — всего лишь цитата, имевшая хождение сразу после Первой мировой войны. Еще остается Восток и те, кто по каждому поводу встает на голову в буквальном смысле слова и покупает рис в лавках, торгующих диетическими продуктами. «Дзен» для папы-мамы и кайф от наркотиков для их отпрысков — идеальные условия для взращивания чемпионов мира по глупости. Да, нашей судьбе не позавидуешь. Угодить в сети, расставленные влюбившейся в тебя девчонкой, мучиться от приступов старого доброго боваризма, позволить себе лентяйничать, следствием чего стало падение доходов компании: просто бред какой-то! Посмотрите на этот разгром, на этот чудовищный беспорядок… Загляните в пропасть, что разверзлась в душе Бенуа Мажелана после прогулки и трех стаканов вина, так сильно на него подействовавших; Бенуа находится сейчас во власти грез, в поисках возможности изменить свою жизнь, устроить какой-нибудь катаклизм — посмотрите на этого бравого парня с его бесцветной серой жизнью: что может быть тривиальнее в этом бренном мире.

Это его последнее открытие. Ему случается формулировать его то более агрессивно, то более весело. Но вы простите его, это все проклятая мигрень. Он изошел потом под этим тропическим солнцем. Кроме того, ты сегодня не обедал, дорогой мой. Как же стучит в левом виске, стучит все сильнее и сильнее, словно боль стремится вырваться наружу, нарушая своим шумом черно-красное безмолвие черепной коробки. Найти бы тенистый уголок или снадобье Луветты, сделать компресс, вытянуться, РАССЛАБИТЬСЯ. Да, что касается открытия, то оно вот: нужно уметь превращать в шутку саму же шутку. Нужно бороться со своими внутренними врагами их же собственными методами. Кто может сказать лучше? Он мечется по своей клетке из угла в угол. Ему кажется, что, если ему удастся посмеяться, искренне посмеяться над собой и своими терзаниями, он будет спасен. Он не уверен, что выбрал верный метод. Насмехаться — это не тот метод, равно как и пить, и принимать витамины. Как же это все глупо! Зачем загонять себя в угол, зачем так расстраиваться, доводить себя до полного истощения сил? Такое чувство, что он уже истер, источил себя до самых костей. Ну не будем драматизировать: он тер себя так, как терли бы металл, чтобы отполировать его, при этом цель, которую он преследовал, была не добиться блеска, а, наоборот, приглушить его, чтобы забиться в вожделенную тень и наблюдать оттуда, как другие справляются с жизнью без трагедий и киношных эффектов. Марш! Марш! А ну, давай, шагай в ногу со всеми, упрямый осел, любитель-сказочек. И что тебе не жилось спокойно? Твоя дорожка уже была проторена. Разглагольствования в кафе в угаре несбыточных идей. Сегодня ты мог бы быть прогрессивным издателем и мирно сидеть в своем скромном кабинете, скромном, но вполне в духе времени: на стене рисунок Матты [5]и, возможно, даже какая-нибудь вещица Пикассо. «Он написал ее для меня прямо на скатерти в крошечном бистро в Валлорисе». Ты стал бы свидетельствовать на процессах, возбужденных против твоих коллег, что связались с порнографией, выступал бы против цензуры и за «права человека», заигрывал бы с левыми. Красота! Или стал бы сподвижником «генерала» — у тебя ведь была такая идея, ты же говорил: «Я поддерживаю режим, который проводит политику, отвечающую моим чаяниям», высказался бы пару-тройку раз на страницах «Монд», остроумно прошелся бы по поводу разного рода прожектеров, нагоняющих тоску зануд и салонных бунтарей, и вот тебе уже вешают на грудь орден. Не говоря уже о массе других возможных поворотов судьбы: вот ты, еще молодой отец, отрабатывающий с сыновьями на корте «подачу свечи». А вот ты рьяный борец за эффективность труда, пытающийся внедрить современные методы руководства производством в свою старую как мир профессию. Или же хорошо законспирированный гуляка: прекрасная семья, стабильность и благопристойность, и никого не касается, сколько ты платишь за укромную квартирку в Отее с темно-синим паласом на полу, широченной кроватью, кое-какой мебелишкой от фирмы «Кноль», телевизором, прекрасно принимающим одну из программ шведского телевидения (по поводу этого прекрасного приема ты безумно хохотал вместе с Анной, Ингрид или Тоней) и шикарными долгоиграющими пластинками, только вокал, мадригалы Пёрселла и Палестрины [6]. Кем еще? Кем еще ты мог бы стать и не трепать нам нервы? Коллекционером — любителем кабриолетов, реставратором загородных вилл, великим моралистом? Впрочем, и других ролей предостаточно. Какая муха укусила тебя, заставив выбрать самый безнадежный путь? И вот теперь перед нами сорокалетний мужик, погрязший в проблемах, которому седина ударила в бороду, а бес в ребро. Ни дать ни взять буржуа образца 1840 года с той лишь разницей, что те предпочитали избегать всяческих потрясений и умели копить деньги. О тебе этого не скажешь. Глава компании без гроша в кармане. Большой начальник, но все же наемный работник. Власть и раболепие — вот два сосца, питающих твой комфорт. Власть? Давайте не будем ничего преувеличивать. Вот уже многие месяцы все, что ты делаешь на работе, словно перестоявшее тесто, расползается у тебя под руками, тебя мучает желание подать заявление об уходе, но ты все откладываешь, ты все куда-то рвешься, временами вдруг загораясь какими-то идеями, поскольку, что ни говори, но ты любишь свою профессию, тебе еще частенько приходится убеждаться в этом и с достоинством исполнять свою роль акушера, исповедника, наставника — как еще это назвать? — и приходить в волнение, когда в твоем издательстве выходит в свет очередная книга, заставляющая сладко замирать твое сердце.