Лорд Малквист и мистер Мун - Том Стоппард Страница 16

— Но О'Хара… я хочу сказать, что вы из него делаете… например, то, как он говорит?… все выходит наперекосяк, понимаете, я пытаюсь уловить… Он действительно католик, или иудей, или кто?

— Ну вот опять вы взялись за свои тонкие различия…

— Но на самом деле никто так не говорит, это непоследовательно.

— Разумеется, ведь он же негр, не так ли?

— Африканский?

— Нет-нет, он ирландский негр, — ответил девятый граф. — Мой отец выиграл его в Дублине на конской выставке.

— Выиграл?

— В нарды у печально известного графа Силлены. Разумеется, тогда он был немногим старше юнца.

— Сколько ему сейчас?

— Сейчас он уже умер.

— О'Хара?! — чуть ли не в слезах воскликнул Мун.

— Нет-нет, печально известный граф Силлена. Тогда он только-только унаследовал титул, но был печально известен с двенадцати лет.

— Чем?

— В основном нардами. Вы лучше все это записывайте, пока я говорю. Ничто не звучит более веско, чем повторенный экспромт.

— Но О'Хара, — упорствовал Мун. — Вы говорили, что он кокни.

— Кокни? Боже правый, нет, в О'Харе нет ничего от кокни, кроме, разумеется, остроумия.

Мун посмотрел на девятого графа сквозь поднимающийся пар, но не смог уловить намека на шутку или розыгрыш. Он хотел верить, что смущающие его пороки были преднамеренными, но они доходили до него скучными, случайными, пригодными только для той реальности, которая почему-то опять от него ускользала. Он отыскал ручку и место в записной книжке, но, когда принялся писать, разбавленные от влажности чернила расплылись в бледную кляксу восемнадцатого века.

— Сколько мы уже исписали?

Мун показал половину записной книжки.

— Боже правый, неужто я говорил так много, а вышло так мало? Ничего страшного, что такое небольшая трата времени после сорока лет незаписанных афоризмов? Кстати, — сказал он, — Воскресший Христос поведал мне, что просил вас поработать на него.

— Я сказал ему, что уже полностью занят.

— Именно так, но мне пришло в голову, что было бы недурно, если бы я время от времени с кем-нибудь беседовал в противовес бесконечным и довольно капризным суждениям об искусстве и жизни — вы сами неважный спорщик, но я уважаю вашу профессиональную отстраненность, — так что завтра можете взять его с собой. Он развлечет нас своей семейной историей, доколе ему хватит изобретательности. Как бы там ни было, это меня развеет и, надеюсь, подчеркнет мои высказывания — я чувствую, что мои pensées [8]были немного сбивчивы там, где они должны быть четкими, вы не согласны?

— У него нет десяти гиней.

— У вторых сыновей они редко водятся. Но я об этом позабочусь.

— Очень хорошо, лорд Малквист.

Девятый граф серьезно обозревал стену. Вскоре он сказал:

— Знаете, мистер Мун, я не могу вынести мысли о том, что переживу свое состояние, а поскольку я трачу его быстрее, чем старею, то чувствую, что вся моя жизнь — самоубийство… Если я хочу оставить какую-нибудь запись о своем существовании, то мы встретились как раз вовремя.

Мун промолчал. Лорд Малквист закрыл кран, и тишину воды нарушила более глубокая тишина, которая по сравнению с ней показалась Муну богоподобной, предваряющей некое откровение, — ветер, голос, пламя, какой-нибудь намек, который объединит все загадочное и разрешит это для него. Джейн ударила его по голове несессером.

— Не обращайте на меня внимания, дорогие, — сказала она, закрывая дверь. — Что вы тут замышляете? Ого, как горячо!

Она открыла холодный кран и налила из якобы римской керамической фляги ароматического масла, которое тут же вспенилось белыми подушками.

— А ну-ка отвернитесь!

— Миледи, если мое присутствие вас смущает, молю вас, закройте глаза.

Лорд Малквист все же отвернулся. Мун тоже начал поворачиваться, но, вспомнив о своем статусе, продолжил поворот, пока опять не оказался лицом к ней, как раз когда она поддернула халат, чтобы присесть на биде, поэтому, решив, что сначала был прав, он продолжил поворачиваться, пока не оказался лицом к стене, в каковой момент во внезапной ярости опять вспомнил о своей супружеской привилегии и повернулся еще на сто восемьдесят градусов и тут же со стыдом признал, что определенные интимные мелочи в конце концов священны, поэтому завершил круг, закрыв себе в наказание глаза, почувствовал головокружение, открыл глаза и понял, что повернулся слишком сильно. Закрыл глаза, попытался повернуться в обратную сторону и спиной вперед рухнул в ванну.

«Оглохнув и ослепнув, бултыхаюсь в мягкой белой теплыни. Если это смерть, пускай себе наступает».

Но его слишком быстро выудили.

— У меня закружилась голова, — объяснил он.

— Нисколько не сомневаюсь… чем ты занимался?

— Ничем, — ответил Мун. — Я пытался смотреть то в одну, то в другую сторону, все перепутал и упал.

«Пусть это станет моей эпитафией».

Он встал, смахивая пену с одежды.

— Дорогой, это уж слишком.

Джейн выскользнула из халата, весело улыбнулась лорду Малквисту и вступила в пену, выпрямив спину и вытянув руки, словно собиралась погрузиться по шею. Она наклонилась зачерпнуть пригоршнями мыльной пены и скромно задрапировала себя ею, перед тем как с улыбкой повернуться к ним:

— Ну вот! Как вам мой купальный костюм?

— Он идеален, миледи. Более художественной двусмысленности я и не надеюсь увидеть. — Девятый граф набрал еще пены и украсил ею Джейн, возмещая ущерб, причиненный лопнувшими пузырьками. Он отошел, чтобы полюбоваться еще раз. — Не могу поверить, что вы были рождены, — скорее уж сотворены, как Венера Анадиомена, выходящая из волн!.. Вы не согласны, мистер Мун?

Джейн прыснула и обдала их мыльными брызгами. Она села в ванну и откинулась, обезглавленная пеной.

Мун взял одно из больших белых полотенец и вышел обратно в спальню. Ковер темнел от влаги там, где он проходил. Повсюду валялись осколки разбитого зеркала. Он сел на кровать и снял туфли с носками. Кровать намокла там, где он сел, поэтому он поднялся. Снял всю одежду, завернулся в полотенце и встал перед зеркалом, закутав полотенцем тело и голову. Посмотрел на себя.

«Вполне себе святой, господи ты мой боже. Говорю вам, я не прерву свой пост, покуда британцы не вернут мне мою страну, высокочтимый сэр».

Это ошибка. Он содрогнулся при мысли о сорока миллионах голодающих со вздутыми животами, натянул полотенце на лицо, закусил свежую ткань, пахнущую прачечной, и ожил. Зазвонил телефон.

— Алло, — сказал Мун.

— Мари?