История Билли Морган - Джулз Денби Страница 16

Этот был момент абсолютного счастья. Запах его куртки из овчины смешивался с ароматом бензина и засаленного денима. Освобождающая радость поездки верхом на мотоцикле, который нес меня, точно восьминогий конь Одина сквозь шумную круговерть, под неодобрительные взгляды обывателей, была за гранью моих самых дерзких мечтаний. Я сразу это поняла: мне уготована судьба стать Байкером.

– Эй, держи голову на одном уровне со мной и не ерзай, мать твою, ясно? – проорал Дасти.

– Яс…

Я не договорила, потому что мы тронулись с места, я едва не свалилась с сиденья, а Дасти чуть не въехал в директора колледжа, который вышел из дверей в тот момент, когда мы подняли облако летней пыли.

Это была любовь с первой поездки, клянусь богом. Это острое блаженство по сей день меня не отпускает. Как это было прекрасно, какой настоящей я себя чувствовала, когда мы с шумом неслись через город к моему дому. Я прижималась к плюшевой спине Дасти и вытирала глаза, слезящиеся от ветра, когда мы резко сворачивали за угол и обгоняли машины, – их водители таращились на нас.

В конце нашей улицы – я не осмелилась показаться на глаза маме на байке с таким, как Дасти, чье многочисленное семейство, состоявшее из мускулистых белокурых братьев, было притчей во языцех среди соседей – я неуклюже слезла, неистово прыгая на одной ноге и отчаянно борясь с желанием снова перебросить ее через седло.

Колени дрожали, щеки покалывало от ветра и песчаной пыли Брэдфорда. Как замечательно. Я была живая, возбужденная, каждая клеточка тела трепетала. Я словно обрела свободу.

– Ты же вроде раньше на байке не каталась? – Дасти стянул защитные очки, его лицо было невероятно грязным по контрасту с обводами вокруг глаз. Не выключая «бонни», он ухмыльнулся; я стояла совершенно ошеломленная.

– Неа, не каталась.

– Ну, ты напарник что надо. Хочешь, подброшу тебя завтра?

– Да, очень хочу. Может, дать тебе денег на бензин, я… Он рассмеялся:

– Ты подсела, верно? Прямо настоящая фанатка – увидимся здесь, в восемь тридцать, идет?

Вот как это началось. С того момента я стала байкером – в мыслях, по крайней мере. Избавилась от хипповских прикидов. Им на смену пришли обтягивающие джинсы, трещавшие по швам всякий раз, когда я забиралась на «бонни», ковбойские ботинки с металлическими набойками, узкие облегающие майки и, наконец, клянча и умоляя, на день рождения выпросила деньги на черную косую куртку от «Льюис Лейзерс» с шестидюймовой бахромой на спине и рукавах. Она мне так нравилась, что я неделю спала, не снимая ее. Она сохранилась у меня до сих пор, и, прошу вас, кремируйте меня в ней, пожалуйста. Я никогда не восторгалась ни одним предметом одежды так, как этой курткой, никогда, один только запах, мускусный фимиам старой кожи, смешанный с едва уловимым острым запахом моторного масла, моментально переносит меня в те дни, в мою юность.

Мама и Джен, разумеется, были очень мной недовольны. В их представлении байки были грязны и опасны (а что, если ты упадешь, и лицо останется обезображенным на всю жизнь, как у той девушки из «Журнала для женщин», о которой они читали, из-за этого ей пришлось уйти в монахини, какой кошмар!) и, самое ужасное, байки были символом бедности. У состоятельного парня должна быть машина, только бедные мальчики ездят на мотороллерах и мотоциклах. Парни из рабочего класса, которые учатся в механическом институте и – самый страшный грех – работают руками. Тогда я не понимала глубоко укоренившегося, чуть ли не на клеточном уровне, стремления маминого поколения «стать лучше». В моих глазах она просто была снобом, с ее постоянным надоедливым жужжанием по поводу совершенств Джен и беловоротничковых кавалеров. Я не понимала, как пугает ее перспектива лишиться своей драгоценной, с трудом завоеванной утонченности и «остаться за бортом». Мотоциклы и все Дасти этого мира были прямым вызовом ее упорной многолетней борьбе, и вот я бросаю ей этот вызов прямо в лицо… Ох, мама, мне очень жаль, но теперь уже ничего не исправить, верно?

По мнению мамы и Джен, невозможно ходить на свидания с парнем, у которого мотоцикл: твои волосы, твой макияж, что ты наденешь? Ты не сможешь хорошо выглядеть с грязными разводами на лице и завивкой, растрепанной ветром, даже если прикроешь ее хорошеньким шарфиком, как Одри Хепберн в спортивной машине. Их бросало в дрожь. Это немыслимо. Как и девушка на собственном мотоцикле, моя мечта; они считали это противоестественным. Мама призналась, что когда-то была знакома с девушкой, ездившей на мотоцикле, но то была довольно странная особа, мужеподобная, одна из «этих», ну, ты понимаешь. Туфли без каблуков, курила самокрутки. Лесби.

Но они позволили мне делать то, что я хочу; а что они могли поделать? Запереть меня в комнате? Они лишь продолжали отпускать ядовитые замечания, по большей части сквозь зубы. Их сильнее занимало другое, Джен недавно обручилась с Эриком, своим старым возлюбленным. Она носила кольцо с бриллиантовой крошкой так, словно это был «Кох-и-нор», Лиз была в экстазе, больше всего на свете она любила свадьбы, и не важно, что до свадьбы еще далеко. При мысли о покупках, платье, цветах, приглашениях, громадном торте она превращалась в совершенно обезумевший джаггернаут, сокрушающий все на своем разукрашенном органзой пути.

Мама восторгалась меньше. Она вдруг стала упрямой и слезливой. Привычная безмятежная близость между ними была нарушена мыслью о том, что Джен покидает дом, хотя оба, Джен и Эрик (он – слишком уж охотно, казалось мне) уверяли ее, что они за долгую помолвку – мол, хотят скопить деньги для успешного начала совместной жизни и не намерены торопить события. Но когда однажды в воскресенье за ланчем этот кретин заговорил о том, что они собираются эмигрировать в Канаду, когда поженятся, мама с рыданиями выскочила из-за стола, и ее пришлось долго успокаивать.

В те времена я ничего не знала о менопаузе. Я не понимала, что маме приходится бороться со своим телом, которое одолевали гормоны и приливы жара. Или что она боится остаться одна (меня в расчет не принимали) в старости, без Джен, или что она может ревновать, ведь ее брак распался, ее молодость и красота, как она считала – не видя красоты в зрелости – потускнели.

Я просто бродила сама по себе в грязных джинсах и коже, которые оскорбляли ее взор, заплетала волосы в косу – как проклятая индейская скво, по выражению мамы, – чтобы их можно было спрятать под куртку, и размышляла, придется ли мне быть подружкой невесты. Я содрогалась при мысли о лимонном, нежно-розовом или бледно-голубом кошмарном одеянии, дополненном парой крашеных атласных туфель, пышным букетом и накрученным шиньоном.

Но так получилось, что я вышла замуж раньше Джен. Никаких подружек невесты, никаких оборочек. Нет, я не была беременна.

Я познакомилась с Микки Кендаллом в РКМС: Районном Клубе Мотоциклистов Сайкбека. Обычная байкерская тусовка, собиравшаяся в Мужском Рабочем Клубе за городом. Под обычными байкерами я подразумеваю байкеров, которые не состояли в банде, не были, как мы выражались, отморозками. Этим просто нравились байки, пиво, рок-музыка и жирная еда. Полагаю, для обывателей они были неотличимы от настоящих байкерских банд, но для всякого, причастного к миру байкеров, разница была огромной и непреодолимой. Если использовать аналогию, понятную маме и Джен, все равно, что разница между Дайаной Дорс [21]и Мэрилин Монро. И РКМС определенно был Дайаной, да благословит Господь ее грубоватый британский шарм.