Стук - Франц Холер Страница 15

– Все путем, – сказал Томас и заметил, что этот допрос ему несколько неприятен; уж лучше бы он сейчас признался в глубоком разладе с родным домом, что уже давно заставило его почувствовать себя одиноким.

Но его детство было легким и безоблачным. Бесконечные радостные дни всплыли в его памяти. Вот он безмятежно играет в саду с Мириам, теперь он будет отцом, а она – матерью, и медведь-панда – это мальчик, и кукла – это девочка, панда – ленивая обжора, кукла прилежна и заносчива, и потом они играли в софтбол на площадке гаражной крыши, не друг против друга, а друг с другом, как долго они могли перебрасывать мяч туда и сюда, чтобы он не падал, он завел дневник, куда заносил результаты, рекорд был где-то под восемьсот, и потом он стал бойскаутом, и они шли по следу и запутывали следы, сменяли посты и жгли костры в Эрленбахском ущелье, школа не стоила ему никаких усилий, он легко поступил в гимназию в Цюрихе, в Ремибюле, на литературно-языковое направление, с латынью, и каждую зиму он ездил кататься на лыжах и заниматься сноубордингом в Понтрезину, где его родители купили квартиру, и дом в Эрленбахе тоже принадлежал им, и, когда однажды речь зашла о том, чтобы приобрести земельный участок в Фельдмайлене, чтобы там построиться, он и Мириам защищали их дом с башенкой, который так нравился им обоим. Над верхней комнатой в эркере, где располагался кабинет отца, было еще небольшое чердачное помещение под скатом башенной крыши с круглыми окошками на Цюрихское озеро, и это было излюбленным местом Томаса, особенно при надвигающейся грозе, когда черные плотные тучи раздувались над другим берегом, как духи в бутылках, и на берегу озера зажигались оранжевые огни, предупреждающие о буре, и потом сверкали первые молнии и прокатывался гром над озером, и тогда Томас любил сидеть там, на старом заморском чемодане, и смотреть в окно.

– Ты ссорилась со своей матерью?

– Ужасно, – сказала Анна.

– Из-за чего?

– Из-за всего. Мне казалось, что мы абсолютно разные. Она для меня была слишком хаотичной. Без постоянной работы, часами болтала по телефону с подругами, вместо того чтобы помочь мне с заданиями, не убирала посуду, разбрасывала белье, она была красивой и привлекательной женщиной, иногда приводила домой своих поклонников, из которых никто надолго не задерживался. А я была мещанкой. Как будто я была матерью, а она моей дочерью, и я уже рано начала ее критиковать, и это она выносила с трудом.

Анна вспомнила, как однажды, когда она проснулась ночью и ей захотелось к матери, она увидела висевшее в коридоре чужое пальто, и из спальни послышались стоны. Тогда она написала на листке бумаги: «Мама должна со мной ласкаться, а не с тобой, ты, обезьяна» – и сунула записку в ботинок под пальто. «Со мной» она подчеркнула красным карандашом. Мать тогда ее упрекала, что этот мужчина только из-за нее не пришел больше, а ведь с ним она надеялась завязать крепкую дружбу. Но если он только из-за этого так обозлился, то он не может быть матери настоящим другом, сказала тогда Анна.

– Ты знаешь, какие слова моей матери меня больше всего раздражали?

Конечно, Томас этого не знал.

– Ты же была моим желанным ребенком, говорила она. И после этих слов как минимум три часа не разговаривала со мной.

– А твой отец?

– Я его совсем не знала. Они развелись, когда мне было два года. Родительские права получила моя мать, и отец был, видимо, рад, что ему не придется заботиться обо мне. Я его увидела в первый раз на маминых похоронах.

– И что?

– И ничего. Он мне не понравился. Я никогда не была такой несчастной, как в тот вечер. Потеряла мать, да и отца тоже.

– Могу я наконец взять тебя в свои объятия? – спросил Томас и притянул девушку к себе.

– Теперь я в твоих объятиях, больше мне ничего не надо.

Томасу показалось вдруг невероятным, что он лежит в постели с такой красивой и такой желанной женщиной.

– Ты знаешь, – сказал он, – я так счастлив!

– Ты знаешь, – сказала Анна, – я тоже. Но теперь, мне кажется, мне надо поспать.

– Я буду тебя охранять, – улыбнулся Томас.

– Тогда я спокойна, – пробормотала Анна и повернулась на другой бок, – но только смотри не засни сам.

Томас прижался к спине девушки и положил на нее свою руку так, чтобы ладонью касаться ее волос.

Раньше он часто в своих фантазиях воображал себе, что однажды женщина с трудной судьбой будет искать у него защиты и он тогда отдаст все свои силы на ее спасение. Впрочем, он представлял себе женщину слабым существом, почти терпящим кораблекрушение, и тут он приходит на выручку.

Анна не была слабой, напротив, она точно знала, чего она хочет, и она знала это и без него, Томаса. Откуда это? Она была на четыре года младше его. Четыре года назад Томас прервал свою учебу на врача и решил вместо этого изучать экологию. Ему понадобилось много времени, чтобы решиться на такой шаг.

Томас попытался представить себе, как бы он рос только с матерью, будучи у нее единственным сыном. Никакого дома с башенкой, никакого Эрленбаха, никакой Мириам, только трехкомнатная квартира в непривлекательном квартале на окраине Цюриха, в Швамендингене или Ёрликоне. До вечера в группе продленного дня, зимние каникулы в каком-нибудь школьном лагере в Вализе. И потом, за год до окончания школы, его мать умирает от мучительной болезни, и на похоронах какой-то ворчливый пожилой мужчина подходит к нему, протягивает руку и говорит:

– Я твой отец.

Томас не мог себе такого представить. Но женщина рядом с ним, которая сейчас глубоко и ровно дышала, не нуждалась в такой фантазии, она сама пережила это. На него снова нахлынула волна счастья, ведь это именно ему позволено любить эту женщину, да и она тоже любит его. То, что он будет ее защищать, это он только что произнес в шутку, но это было для него и вполне серьезно. Но от чего защищать? Разве самое плохое не было уже позади?

Чего бы Томасу не хватало, живи он без отца? Горные прогулки на Пик Лангуард, на Пик Чиерва, разве не совершал он их с матерью? Его мать любила бродить по долинам, вдоль горного ручья и снова вниз, но вершина горы всегда оставалась мужским делом с тех пор, как Томасу стукнуло двенадцать или тринадцать лет.

Вести разговоры ему всегда было легче с матерью, но серьезность, с какой его отец относился к своей профессии, что было для него само собой разумеющимся, Томаса всегда впечатляла. Уже вскоре после своего поступления в кантональную школу он выразил желание стать врачом, ему просто ничего другого не приходило в голову. Он просто хотел стать таким, каким был его отец. Поэтому он очень боялся того момента, когда ему придется объявить о своем решении порвать с медициной, и тем неожиданней была для него реакция отца на это. Он, слегка приподняв брови, только спросил: «Так, значит, ты обнаружил, что экология тебя интересует больше, чем медицина?» Когда Томас в ответ подтвердил, что так и есть, отец просто заявил: «Тогда все в порядке. Хорошо, что ты понял это сейчас, а не на третьем году обучения, будучи уже врачом-ассистентом».