Блабериды - Артем Краснов Страница 15

Филино упоминал мой покойный отец. Он высказывался о филинцах сочувственно.

Алик, а с ним и Гриша, не любили истории из областных городов и тем более деревень. Алик редко видел область за пределами своего коттеджного поселка и считал, что настоящие события происходят городе, в кабинетах власти, в крайнем случае — на городских свалках. Гриша в силу врожденного аристократизма считал провинцию неспособной породить настоящий повод.

И все же история матери-одиночки из Филино, которую завалило рухнувшей крышей, могла иметь резонанс федерального масштаба, если мне хватит таланта подать её так, чтобы у Гриши в процессе чтения увлажнились очки.

Несколько часов я дозванивался до главы филинской администрации Ивана Дмитриевича, который то был в отъезде, то занят, то обещал перезвонить.

Наконец мне ответил хмурый и потрескивающий от раздражения голос. Я просил об ситуации с Анной Коростелёвой. Иван Дмитриевич срезал каждую мою атаку под корень:

— Да? Ну. Ну. Коростелёва. И что? Я знаю. Выделили деньги. Материалы выделили. Ещё в прошлом месяце. Все сметы есть. Не сделано? Ну не сделано. У неё спросите, почему. У меня она не одна. Вы хотите историю раздуть? Ну раздувайте. Она этого и ждет. А что значит, справедливо? А вы сами, простите, кто?

Колючесть председателя разозлила меня. Я пообещал, что завтра же приеду и посмотрю все на месте, и с угрожающей вежливостью попросил Ивана Дмитриевича сопроводить меня, намекнув, что попутно обращусь за комментарием в пресс-службу губернатора.

Знаю я таких прыщей-царьков, которые окопались в своем райончике и считают себя неуязвимыми.

— Вот я приеду, и мы на месте всё сразу и посмотрим, — повторил я в трубку.

— Да езжайте на здоровье, — буркнул председатель. — Завтра так завтра. Если в район не дернут, я вас встречу. Да. Всё. Отбой.

Я перехватил Гришу на выходе. Он спешил и нервно посматривал на смартфон. Я описал историю в общих чертах и получил отрешённое согласие на поездку.

До выезда на пикет с дольщиками я успел пролистать статью о Филино. Я пропустил обширный блок про зарождение казачьего поселения и развитие каких-то там мануфактур, про стройку ткацкой фабрики, гипсовую шахту и вклад тамошней железнодорожной станции в развитии Нечаевского района.

Значимый факт номер один: до 2004—2005 годов в 40 километрах от Филино находилась база ракетных стратегических войск, ныне расформированная и закрытая.

Факт номер два: местность возле железной дороги на окраинах Филино напоминала игры S.T.A.L.K.E.R. и Fallout вместе взятые. В инстаграмме я нашел фотографа, который снимал здесь перед грозой, накрутив контрастность и четкость снимка до такой степени, что маневровый тепловоз стал мрачно-пёстрой машиной апокалипсиса, небо клубилось чёрной пеной, а коровы на фоне мазутной насыпи выглядели уже мёртвыми. Усиливала эффект стоящая на жёлтой пустоши охранная вышка, непонятно что охраняющая, резервуарный парк заброшенной нефтебазы и полуразрушенная церковь.

Я много раз проезжал поворот на Филино, но в самом посёлке не был. Может быть, через проблемы одной семьи удастся показать историю целого поселка, и даже не поселка, а всей умирающей российской глубинки, где правят князья на «Гелендвагенах», а из достопримечательностей только запущенный дом-музей, столовая и бюро ритуальных услуг, работающее до последнего клиента. Ждать которого осталось недолго.

* * *

Митинг дольщиков «Аламазов» оправдал самые смелые ожидания: он был недолгим из-за пронизывающего ветра и скучным, как годовой отчет. Человек двадцать сбилось на отведенной площадке с внешней стороны «Алмазов», держа в руках плакаты «Воров — к ответу» и «Верните метры бездомным детям», нарисованные фломастерами. Представитель застройщика с трибуны пообещал согласовать план завершения работ, а депутат Алфёров пообещал не оставить это так.

Ко мне присосался дольщик Игорь, с которым мы несколько раз общались по телефону. На вид ему было лет тридцать пять. Куртка надувалась на ветру и оторванный хлястик дёргался ей в такт. Глаза Игоря были сощурены, как у человека, который стоит на причале и безнадежно вглядывается в горизонт. Он все время подступал ко мне, почти наступал на меня, и глядя за линию недостроенных тёмных домов, которые напоминали гнилые зубы, говорил:

— Ты же, это, журналист. Ты же должен правду говорить. Тут не все. Ты не пиши, что их там десять человек пришло. Это для отчетности. Нас тысячи. Не согласовали большой митинг. Разрешили по спискам прийти. Самых тихих взяли. Ты пиши, как есть. Вот этот гондон, что с трибуны сейчас вещал, он деньги и украл. И все, кто над ним, украли. Ты так и пиши, что собрали с людей деньги. Просто вязли и по карманам распихали. И лечат сейчас, что денег нет, но вы держитесь, б. Вот про это пиши. Что воры. Поименно.

На мою ремарку, что я не могу обвинять кого-то в воровстве до решения суда, которого нет даже в планах, Игорь закивал:

— Да ясно, ясно. Что тут непонятного? Я продал квартиру, продал машину, в ипотеку залез, вкинул в эту херню два ляма, и где они? У меня двое детей, у меня жена в декрете, я утром на заводе, а вечером таксую, я живу в съемной квартире и плачу ипотеку ещё, а ты мне объясняешь, что про это нельзя писать? Скоро народ на вилы этих гнид поднимет, так что думай, на чьей ты стороне.

Я не стал уточнять, для чего отец двоих детей с женой в декрете соглашается «вкинуть два ляма» в долевое строительство, не первый год напоминающее финансовые пирамиды. Каждый раз всё начиналось с деклараций надежности нового застройщика и сдачи пары домов, и предновогодней лихорадки, когда распродавалась «последняя очередь» перед повышением цен. И люди в шесть утра занимали очереди в офисы застройщиков, чтобы успеть внести свои кровные «два ляма».

Потом туман новогодней распродажи рассеивался и наступала серое утро, а за ним их ждало не новоселье, а пара лет на коллективное размышление о том, кто же виноват и что делать.

— Главное, застройщик-то нормальный был, — слышал я голос Игоря. — Нормальный. Я ещё до повышения деньги внес. Мы же чуть-чуть не успели. Предыдущий дом почти достроенный. Это вот эти черти всё украли. Ты напиши об этом. Это же претцентдент.

Он так и говорил: «прет-цент-дент».

Я сдерживал ухмылку, чтобы не получить по роже. Через редакцию прошло уже полсотни таких «претцентдентов».

* * *

Под вечер я принялся изучать карту окрестностей Филино. На гугл-карте дороги выглядели более-менее проездными, так что поездка не обещала быть сложной.

Поворот на Филино был хорошо обозначен. Дорога за ним сначала огибала озеро Ольхушу, проходила через Карасево и ещё три мелкие деревни и упиралась в развилку, где нужно было взять левее к железнодорожному переезду. Сразу за переездом начиналась главная улица Филино.

Чтобы лучше разглядеть посёлок, я включил спутниковую карту и вдруг заметил нечто странное. На севере от Филино, чуть слева, где на обычной карте была сплошная зелень, вдруг проступил отчетливый контур очень крупного объекта, по площади сравнимого с самим Филино.