Серебряный меридиан - Флора Олломоуц Страница 15

«Истина состоит в том, что человек, открытый в эстетическом, и пытливый в интеллектуальном плане, человек, обладающий историческим воображением, любопытный и толерантный в вопросах религии, человек, готовый отказаться от своих предубеждений и открыть для себя новые пути видения, получит гораздо больше от искусства (и намного больше от жизни), чем тот, кто предпочитает закрывать свое сознание…

…Глубина и богатство этого знания зависят от качества этих встреч, а оно, в свою очередь, не только от качеств произведения, на которое человек смотрит, но и от качеств самого этого человека: от его понимания ценностей, от его чувственности, знаний и широты кругозора».

Эндрю Грэм-Диксон ^[26]

Джим вернулся к Виоле, когда та смотрела на портрет Шекспира. Если бы все видели его таким — молодым, игриво и обаятельно улыбающимся светлыми глазами и едва заметным движением губ, красивым, темноволосым и стройным.

— Я всегда представляла его не таким, как принято.

— Я тоже.

— Чьи это работы?

— Мои, — шепнул Джим и пригласил ее идти за ним.

Он оставил ее в укромном месте зала, не только затемненном, но и отделенном от рядов зрительских кресел стойкой, позволявшей остаться за ней практически незаметным для всех, кто в зале находился. Видимо, это было место, отведенное для звукооператора или осветителя. Здесь даже уместился небольшой стол, на котором ее ждал кофе и тарталетки.

— Надеюсь, вам будет интересно. Спасибо, что пришли! — сказал он и направился к сцене.

Там и в зале уже были актеры и мастера света и звука, ожидавшие, когда он присоединится к ним.

Виола не заметила, как прошли три часа. Ее захватило происходящее на сцене. А там шла работа. Джим словно сбросил вместе с мягким пиджаком мысли о том, что где-то в мире, за стеной, по соседству, идет другая жизнь. Казалось, он растворился в работе. Он был счастлив.

Когда репетиция закончилась, Джим подошел к Виоле, по пути громко сказав кому-то, что позже ему будут нужны две опоры по диагонали.

— Вы устали?

— Нисколько, — улыбнулась Виола.

— Теперь я отвечу на все вопросы.

— Это смелое заявление.

— Что-то мне подсказывает — вы заслуживаете доверия.

Они поднялись в мансарду, где за деревянной, довольно старой дверью находился рабочий кабинет Джима. Он извинился и попросил еще немного подождать. Виола попала в пространство, совсем не похожее на звенящий всеми струнами XXI века дизайнерский интерьер фойе и зала. Здесь было уютно и опрятно, но размеренности и обветренного порядка не было и в помине.

Книги лежали одна на другой, теснясь на табуретах и столе, перемежаясь с другими предметами — бумагами, журналами, фотографиями, даже подушками для кресел. На столе — сумка с ноутбуком. Плотные шторы на окне раздернуты. Два «ушастых» кресла и маленький диван с красной гобеленовой обивкой стояли у книжных полок и небольшого скромно оформленного камина. Остальная мебель была из неполированного старого светло-седого с легким бронзовым оттенком дерева. Виола, оглядевшись, подумала: «Я это знаю. Я сама живу так».

Джим выглядел иначе, чем утром, когда освеженный, в чистой сорочке и льняных брюках сел в кресло напротив нее. Еще влажные после душа волосы были зачесаны слева направо и назад, открывая высокий лоб с созвездием едва заметных родинок и говорящими об усталости глубокими поперечными морщинами. От него еще исходило тепло горячей воды, разогревшее кожу и проникшее вглубь, наполняя и расслабляя его. Было видно, что здесь он в полной мере чувствовал себя дома. Спокойно, чуть вопросительно, с подкупающей улыбкой он смотрел на нее.

— Почему вы написали эту книгу, Джеймс? Вопрос, кто был Шекспиром или кем был Шекспир, несколько веков не дает покоя людям. Кто же он для вас?