Город не принимает - Катя Пицык Страница 15

– Тебе что, не нравится?

– Таня, это глупый намек на модерн. Глупый. Не говоря о том, что они уничтожили памятник архитектуры. Преступники. Этим людям надо заниматься дизайном конфет, а не реставрацией.

– Неужели тебе не нравится? – шептала я, не отдавая себе отчета в том, что спрашиваю вслух.

– Хм, – она взглянула на меня повнимательнее обычного. Пожала плечами: – Ну… Там довольно-таки чисто. Это не может не нравиться.

Первый рабочий «день» ушел на светские суеты. Ульяна отдала Шишину деньги. Познакомилась с девочками. Поговорила о погоде. Присмотрелась к клиентуре: туристы, конгрессмены, банкиры, пьяные русские. Обсудила дресс-код, таксу. Триста долларов за два часа. Пять сотен – за ночь. Выяснила график дежурств и субботников.

– Что такое «субботники»?

– Сауна с охраной, по субботам, – ответила она, зевая. На лекции Уля явилась без опозданий. «Спала три часа». Я все-таки не понимала, как она собиралась совмещать гостиницу с университетом.

Из старых знакомых в «Женеве» работала только некая Лилька Зубарева. О ней Королева отзывалась весьма уважительно: большая умница. Личность. Недавно переехала в трешку на Лесной. Ремонт. Черный фольксваген (подбросила Королеву к подъезду). Старший сын переходит на будущий год в Аничков лицей. Лилька молодчина. Глубоко образованная женщина. Мать троих детей. Верная жена.

– Как?

Вот черт. Я определенно не ослышалась.

– У нее что, есть муж?

– Н-да, есть. Он сидит дома, с младшими детьми. Занимается всем этим… Картошкой, стиральными порошками, уроками.

– А как же… Как она… Что она говорит? Где бывает ночами?

– На работе. Работает администратором в гостинице. В ночную смену.

– А… А если он когда-нибудь узнает?

– Каким образом?

– Мир тесен. Кто-то что-то скажет… при ком-то, кто-то услышит, случайно… Не знаю, как это бывает. Что-нибудь может случиться.

– Мир тесен уже давно. То, что могло случиться, уже случилось, поверь. Если муж не знает, как жена зарабатывает деньги, значит, это его выбор.

Культуролог вошел в аудиторию. Она раскрыла тетрадь. Размяла корешок, с аппетитом. И, вскинув подбородок, уставилась вперед в готовности отгрызть гранита.

Во второй рабочий день Ульяна не стала болтать, села одна, взяла эспрессо. Пианист исполнял «Муки любви», несколько злоупотребляя стаккато. Пытаясь растрясти музыку до фокстрота. Официанты и бармены тоже пребывали в байроновском духе. Королева закурила. Жизнь медленно проваливалась в ад. Но это не могло быть поводом к прекращению жизни. Оставалось смотреть на собственную смерть, следить за развертыванием событий, миллионами секунд ссыпающихся в Тартар, как в воронку песочных часов. Сиди и смотри, сказала она себе. Сиди и смотри. В конце концов, чем плохо? Белые рубашки, классическая музыка, колумбийский кофе, крепкая сигарета, шпон из махагони. Тепло и сухо. Мужчины не на войне. Женщины не в блокаде. Деньги на такси – в кошельке. Дети здоровы. Королев в Крестах. Ульяна склонила голову и выпустила дым через нос. «Скорбь жгучую не стал я изливать. Я заключил ее, как драгоценность, в своей груди и думал лишь о деле». Делай то, что должна. Душевная боль – не оторванная рука. Не острый пульпит. В душевную боль можно всмотреться. И принять как часть себя. Душевная боль не должна вставать между человеком и миром. Контакт с реальностью – вопрос дисциплины. Если не гигиены. Залог здоровья. Неплохо было бы возобновить обливание холодной водой по утрам.

Внимание привлекала группа за соседним столом. Четыре человека. При галстуках. Виски. Тяжелые зажигалки. Мужчины вели осмысленный разговор, не ждали у моря погоды. Но один из них поглядывал. Вроде бы между прочим, оставаясь в беседе. Лев Евгеньевич. Так она назвала его. Человек в подтяжках. Обширный, открытый круглый лоб. Перспектива облысения. Пробор. Кустистые брови. Здесь напрашивался монокль. Но дело обходилось очками. Лев Евгеньевич в очередной раз взглянул на Ульяну, будто случайно. И, не ожидая, похоже, ответного взгляда с ее стороны, тут же отвел глаза. Королева почувствовала клиента. Работа пошла. Сегодня лодка не вернется пустой.

– Привет, – прозвучало над ухом. – Я правильно иду?

– Что, простите? – Ульяна подняла лицо. Слева стоял хлыщ. Длинный, худой, бритый наголо. Очень пижонистый. Черепаховая оправа в стиле двадцатых. Круглые линзы, тонкие дужки, заправленные глубоко за уши. Клетчатый пиджак. Узкие брюки. Темно-вишневые броги. Аффективный парфюм, бабочка. То есть – Коровьев. Только этого не хватало.

– Я правильно иду?

– Боюсь, я не вполне вас понимаю.

Он отодвинул кресло и присел за столик. Сиденье было низким, длинные конечности Коровьева сложились по-кузнечьи, острыми углами к потолку. Коленные чашечки отчетливо проступали через ткань фасонистых брюк.

– Пьешь кофе на ночь? – спросил парень, чиркая гостиничной спичкой. – Это правильно. Самое время.

Он закурил смачно, обильно дымя в сторону Ули, не пытаясь отвести сигарету. Демонстративно не пытаясь.

– Ты похожа на Мэрилин Монро.

– Я польщена, – ответила Королева сухо.

Лев Евгеньевич соблюдал вид человека, которого не касалось происходящее за чужим столиком.

– Так и хочется спросить тебя, на какой же ты стадии – все еще сосешь у де Дьенеса за пару долларов в час? Или уже дождалась своего Джона Хайда? Хотя если бы дождалась, то тут бы, наверное, не сидела.

– Профессиональный интерес? Ждете, когда де Дьенес освободится? Боитесь упустить вакантное место?

У Коровьева случился нервный тик. Он отвернулся, будто начал высматривать кого-то вдали, у барной стойки, при этом постукивал перстнем по малахитовой столешнице. Ульяна в нетерпении следила за Львом Евгеньевичем. А он, кажется, и позабыл о переглядках. Красивый – вдруг мелькнуло в сознании. Пронеслось, как мотоцикл по пустому ночному шоссе. Из ниоткуда в никуда. Исчезнув прежде, чем было замечено. Красивый? Кто это сказал? Ульяна собралась. Лев Евгеньевич был полноват. Но не грузен. Скорее грациозен. В каком-то смысле. Во всяком случае, естественные драпировки рубашки играли тонко, графично, предвосхищая силу бицепсов и широкую грудную клетку, покрытую шерстью, похоже уже седеющей. В нем грезилось что-то от белого быка, с огромным подгрудком и маленькими жемчужными рожками, с пролегающей меж ними тонкой черной полосой.

Неожиданно Коровьев резко, по-звериному повернулся обратно к Ульяне и, налегая на столик, нервно бросил:

– Ладно.

Королева вздрогнула: отвлекшись, она успела вычеркнуть Коровьева из жизни. Лицо парня перекашивала гримаса высокого презрения. Правая носогубная складка чуть вздергивалась кверху.

– Я так понял, что все-таки правильно пришел. Готова поработать?

– Не уверена.

– Значит, придется поработать неготовой. Такое бывает. Сколько?