Золотое сечение Иуды - Валерий Ламзов Страница 15

Ванин обомлел от удивления:

– Да-а?

– Не удивляйтесь. Я пригляделся, вижу, ничего общего со мной в этом экземпляре нет. Но Леонардо уже подзывает своих двух помощников и распоряжается оттащить того в мастерскую и привести в порядок. На следующий день Леонардо зовет с собой этого пьяницу в харчевню и там начинает его рисовать. Почему в харчевне? Очень удобно. Позировали в то время часто за еду, заодно и самому можно перекусить. Сидят они, значит, друг против друга: один ест, второй работает. И вдруг этот протрезвевший мужчина задает Леонардо вопрос: «Вы меня разве не помните?». «Нет», – отвечает удивленный Леонардо. «А я до прошлого года пел в церковном хоре. Вы к нам приходили и выбрали меня». «Для чего это я вас выбрал?» – поинтересовался увлеченный работой Леонардо. «Вы с меня господа бога нашего Иисуса Христа рисовали. Я вот после этого и запил». Леонардо как сидел, так и замер. «Неделю пил, не просыхая».

Однажды, в субботу это было, сидит он один перед своей картиной и плачет. Я пристроился сбоку, чтобы видно не было, и слежу, как бы с собой чего не сотворил. Совсем плохой он был тогда. Вдруг чувствую мне на плечо легла мягкая рука, которую ни с какой другой не спутаешь. И тихий голос его спрашивает меня: «Узнаешь ли ты меня, сын мой?» «Как не узнать учителя своего, даровавшего бессмертие мне и право при имени твоем находиться и служить тебе?» – отвечаю я ему. «Иуда, – говорит он мне, – помоги рабу моему, святое дело творящему, но с пути истинного свернувшему, гордыню свою за благо принявшего. Открой, заблудшему, глаза примером жизни своей».

– И что, вот так реально слышал голос Иисуса? И рукой он вас коснулся?

– Конечно, – отвечал Иуда. – После его вознесения мы с ним только так и общались. По-другому уже нельзя.

– С ума сойти, – вырвалось непроизвольно у Сергея Арнольдовича. – И что было дальше?

– Подошел я к нему и стал успокаивать. Он слушать не хочет, жалится, бедолага, на судьбу свою, что родился без любви, живет без любви, что никто таланта его не ценит и что он один никому не нужный. Тут я ему и говорю: «Господь прислал меня к тебе помочь дело твое богоугодное завершить и от гордыни порочной тебя избавить». Он, конечно, принял меня за сумасшедшего. «Пошел вон, – говорит, – дурак! Прекрати чушь нести». Должен сказать, что в то время Леонардо был не очень верующим человеком. Да, по моему глубокому убеждению, верующим он вообще никогда не был. Для людей его круга и образа жизни это было обычным делом. Несмотря на жестокие порядки и влияние церкви, студенческая молодежь подшучивала над церковниками, бывало, что и откровенно богохульничала. Дело в том, что очень многие люди, по большому счету, не проводили разницы между богом и церковью. Хотя бог – это одно, а церковный служитель – совсем другое. Леонардо не был другим; иное дело, что он был одаренным человеком с жаждой непомерного познания этого мира.

– Так дальше-то что же было? – остановил Иуду Ванин. Ему не терпелось узнать продолжение.

– Дальше я ему говорю: «Ткни в меня, пожалуйста, рукой. Да посильней. Не бойся». Он не раздумывая, с силой толкает меня в грудь. А нет ничего. Он, конечно, оторопел. Удивлен, стал тыкать в меня и слева, и справа, и прямо, и даже руки во мне соединять, как бы внутри меня. Проверяет, есть я или нет меня. «Что это? – спрашивает он меня изумленно, с ужасом на лице. – Я ничего не понимаю». «Ни что, – говорю я ему, – а кто». «А кто ты?» – спрашивает он меня, совсем одураченный. Смотрю, а от хмеля у него ничего не осталось. «Я, – говорю ему, – я есть апостол Иуда из Кариот». «Это тот самый?» – спрашивает он, оборачиваясь на пустое место на картине, где должен находиться я. Смотрю, он хватает в руки карандаш и сходу начинает на бумаге делать с меня набросок. Естественно, я его остановил: «Еще успеешь», – говорю. Он смотрит на меня вопрошающим взглядом, полным любопытства и смятения, как бы понять хочет, наваждение это, вызванное вином, или реальность. Повторяю ему: «Я – апостол Иуда из Кариот. Меня прислал Он, уберечь душу твою от греха и на путь праведный поставить. Святое дело надлежит делать с чистыми помыслами и просветленной душой. Иначе, добра от такого дела не жди». «Да что Вы такое говорите, господин Иуда. Вас самого изгнали из учеников Иисуса». «Нет, – отвечаю ему, – милейший. Где ты читал, что мессия меня изгнал из учеников своих? Иисус этого никогда не делал. Изгнать мог только Он. Ты посмотри на творенье свое незаконченное. Ты меня сам хочешь посадить вместе с Иисусом за одним столом как равного среди равных. Этого никто раньше так не изображал. Твоей рукой правит божественное провидение, а ты этого не ценишь. Считаешь себя обделенным, недооцененным, великим и незамеченным. Гордыня твоя – это болезнь и печаль души твоей, которые ты пытаешься излечить вином, тем самым усугубляя участь свою, двигаясь по пути греха на встречу с дьяволом». Иуда замолк.

Ванин его слушал, затаив дыхание, и Иуда продолжил свой рассказ.

– Видимо, я чрезмерно проникновенно произнес свою речь. Леонардо рухнул передо мной на колени, обнял меня за ноги и как зарыдает, жалостливо так: «Прости ты меня, Иуда, – говорит. – Прав ты. Гордыня моя давно живет во мне. Она от безродности и сиротства моего. Матери своей никогда не видел. Отец из дома сослал на учебу от страха, что в меня бес вселился. Любви ближних своих я никогда не знал. Промысел мой лишь в моем таланте и умении. Знаю, что много могу делать лучше других. И счастье, и радость испытываю только от того, что сам создаю. Другой радости в жизни я не знаю». Успокоил я его с большим трудом, – продолжал Иуда. – И говорю после всего им сказанного: «Дар, которым ты обладаешь, Леонардо, это божий дар. Он дал, Он и заберет, когда время придет. Не гневи бога, не испытывай судьбу свою без надобности. Делай, что должен, а счастье и любовь тебя найдут. Господь, – говорю ему, – тебя любит». «Правда?» – спрашивает он меня недоверчиво, боязливо. Что говорить, натура творческая – всегда ранимая. «Правда, – отвечаю ему. – Вот видишь, меня прислал тебе на помощь. А то вишь, чего надумал: Его и меня, Иуду из Кариот, с какого-то забулдыги рисовать. И кстати, ничего общего, ни малейшего портретного сходства не было». «Простите, – говорит, – бес попутал». Тут я ему и сказал все, что думаю: «Вот ты говоришь, бес попутал, а это совсем не так. Вы, люди, с легкостью почему-то прощаете себе маленькие шалости, мелкие грешки. Со временем это становится привычкой и доводит до большого греха. Запомни, друг мой, дьявол живет в мелочах, постоянно накапливаясь до критической массы, а когда происходит взрыв греха, когда жизнь в грехе становится невыносимой, вы обращаетесь к Богу. Помоги, мол. Это хорошо, если ума хватает к Богу обратиться. А то ведь бывает и не к нему». В общем, как я понимаю, мы с Леонардо в ту ночь понравились друг другу. Он меня усадил поближе к лампе и начал работать. К утру мое изображение было готово. Посмотри, похож? – спросил он Ванина.

– Один в один, – воскликнул Сергей Арнольдович голосом, полным восторга. – По этой истории можно фильм снимать. Удивительно интересно, – сказал он.

– Вот теперь Вы знаете, уважаемый Сергей, что один из апостолов, и никто иной как сам Иуда из Кариот, единственный из участников события, имеющего вселенское значение для всего христианского мира, написан с натуры, с оригинала, можно сказать.