Острое чувство субботы. Восемь историй от первого лица - Игорь Сахновский Страница 15

Все уже ушли, а я просидел на работе почти до полуночи — спасибо, что не до утра.

Жена господина Федюшина объявилась без четверти двенадцать и сразу же стала на меня кричать. Она кричала с красивым украинским акцентом, зычно и невнятно, мне удавалось различить только обрывки фраз. Что-то о кесаревом сечении, что мальчик до пяти месяцев не держал головку, а в школе его даже Пётр Агеевич два раза похвалил, а тут расплодили в стране наркоту, и журналисты всё чернят и врут, лишь бы деньги высасывать из людей.

Потом успокоилась немного и спросила, какие вещи и продукты захватить с собой. Я ответил наобум, что много везти не надо, желательно взять тёплую одежду и непромокаемую обувь.

Рано утром в понедельник я ждал на крыльце, у входа в редакцию, глядя на дождь. «Ягуар» серебристого цвета слишком резко затормозил и обрызгал меня водой из лужи. Пухлая, ярко накрашенная дама, приспустив стекло, крикнула уже знакомым зычным голосом: «Чего стоишь? Поехали!» Я поторопился залезть в машину, подгоняемый дождём, хотя мне была неприятна собственная суетливость.

Федюшина сидела впереди, почти такая же плечистая и мощная, как водитель, который нас вёз, а я — позади, рядом с Вадиком. Он забыл поздороваться, но презрительно осмотрел меня с головы до ног. Наверно, в глазах этого разодетого недоросля выглядел я убого, даже нищенски — он принимал меня за обслугу. В то же время ему, кажется, был нужен восхищённый зритель. Чуть ли не каждую минуту Вадик задирал повыше рукав белой аляски и бросал многозначительный взгляд на часы, демонстрируя свой золочёный хронометр с крокодиловым ремешком.

Когда мы добрались до Гореловского кордона, дождь приумолк. В назначенном месте нас встретила Вероника Адамовна, на вид усталая домохозяйка в офисном костюме, и позвала госпожу Федюшину поговорить наедине, по душам. Мы с Вадиком и водителем остались ждать в машине.

В отсутствие матери Вадик оживился, поёрзал и снисходительно спросил:

— «Феррари» знаешь?

Я промолчал, только пожал плечами. Он ужаснулся:

— «Феррари» не знаешь?!!

Его как будто прорвало. На меня посыпались «майбахи» и «ламборгини», «транс», «трип», «улёт» и рулетка в Монте-Карло. Потом он снова обнажил запястье с часами:

— Видел?

— Ну, видел. И что?

— Знаешь, сколько стоят? — Он пошарил вокруг себя глазами, ища показательный пример. — Дороже, чем весь ты!

Так и сказал: «весь ты», хотя, наверно, имел в виду то, что на мне было надето.

Я ответил:

— Мне всё это неинтересно. И ты сам тоже неинтересен. Потому что ты, Вадик, не человек, а мешок с дерьмом. Хорошо упакованный мешок. И, кроме дерьма, в тебе ничего нету.

В машине стало страшно тихо. Мне показалось, что водитель, больше похожий не на водителя, а на бойца спецназа, сейчас достанет пистолет и расстреляет меня в упор. Но его бетонный затылок даже не шелохнулся.

В это время вернулась госпожа Федюшина, вся мрачная, с красными пятнами на скулах, и мы тронулись вслед за Вероникой Адамовной — тёмно-серый «УАЗ Патриот» шёл впереди, показывая дорогу.

За городом дождь усилился. Местность, где мы остановились спустя три с половиной часа, показалась мне какой-то мышиной дырой. Дороги больше не было, вместо неё грунтовая, глинистая проплешина среди мёртвой чащи, упадающей в бурелом. Ещё с полчаса мы стояли под дождём, глядя на этот безнадёжный пейзаж, пока из леса не вышли две мужские фигуры в брезентовых накидках, из-под которых виднелись чёрные рясы наподобие мокрых длинных юбок.

Вероника Адамовна заглянула в салон «Ягуара» и сухо сказала: «Вадим, бери свои вещи. Пора идти». Мы все вышли из машины. Водитель открыл багажник и подал Вадику две массивные сумки, в то время как мать пыталась подсунуть ему зонт.

…Мы смотрели в спины этой странной компании, уходящей в лес: два длиннополых монаха с тяжёлыми сумками и Вадик с женским зонтом, в белоснежной спортивной одежде.

Когда я обернулся, «Ягуар» уже отъезжал.

Меня окликнула Вероника Адамовна, предложив подвезти в город. По пути она сказала, будто отвечая на чей-то вопрос:

— Ничего, привыкнет. Куда он денется? Если только мать сама не заберёт…

Я спросил, каким путём доставляют в монастырь продукты и всё необходимое — так же, через лес?

— Нет, главная дорога по воде, через озеро. Это с другой стороны.

Во вторник редактор с растерянным лицом сам принёс мне телефонную трубку: «С тобой опять хочет босс говорить!»

Федюшин неуверенно поздоровался и назвал себя, будто я мог его не узнать. Просто удивительно, как он запинался и с каким смущением выбирал слова.

Главное, что я услышал: теперь он по гроб жизни обязан мне — я спас его единственного сына, и он, Геннадий Ильич, уже очень скоро найдет способ меня достойно отблагодарить. Вот только немного освободится от проклятых дел и специально приедет в редакцию.

Я не знал, что сказать, поэтому сказал: «Спасибо».

Кому-то может показаться, что разговор с этим могущественным человеком, одним из самых богатых в нашей стране, подарил мне новые надежды или заставил чего-то с нетерпением ждать. Нетерпения точно не было. Но, по правде говоря, и надежда, и кое-какие ожидания в тот день появились — не буду скрывать.

Я был ещё под впечатлением этого разговора, когда Алёша, дождавшись моего возвращения домой, подсунул мне принесённое из школы письмо, в котором строго напоминалось, что, согласно решению родительского комитета, не позже чем в недельный срок нужно сдать в школу двенадцать тысяч рублей. В том числе пять тысяч на ремонт кабинета обществознания, столько же на проведение праздника «Школьные годы чудесные!» и две тысячи — на цветы для Инны Захаровны Стриж. Я спросил, кто такая Инна Захаровна, но Алёша затруднился ответить. Жена Лариса вдруг пожаловалась, что лично ей никто никогда не дарил цветов сразу на две тысячи рублей. Я считаю, она это не к месту сказала.

К сожалению, наши отношения с женой в последнее время стали похожи на частично затонувший корабль, который не может полностью утонуть просто из-за того, что сидит на мели. Мы почти не разговариваем друг с другом — только обмениваемся короткими дежурными репликами на бытовые темы. О том, что с апреля не заплачено за электричество, что в магазине «Пятёрочка» растворимый кофе дешевле на 46 рублей или что в этот раз прислали подозрительно большой телефонный счёт.

Раньше мы охотно общались на любые темы, даже спорили иногда о политике. Лариса, например, по разным поводам восклицала: «Да что ж это у нас за страна такая ненормальная?!» Я ей тогда отвечал, что страна у нас, в общем, нормальная, но с очень сложной, зато и великой историей. У Ларисы это вызывало только раздражение и сарказм. По её словам, она предпочла бы что-нибудь менее великое, но более человечное и удобное для жизни.

Ещё не так давно мы с Ларисой были, можно сказать, пылкими возлюбленными. Мы то ревновали и ссорились, то устраивали счастливые безумства в самые неподходящие моменты. Потом это как-то само собой кончилось, и мне стало казаться, что сильные чувства из наших семейных отношений ушли — надо привыкать жить спокойно и разумно, как большинство взрослых людей. И тем острее меня поразил инцидент с вазой, случившийся в конце весны. Эту вазу из простого, бесцветного стекла я купил после того, как Лариса в очередной раз заметила, что ей некуда ставить цветы на высоких стеблях, которые дарят на дни рожденья или Восьмого марта. Даже не знаю, что мою жену больше порадовало: новая ваза или охапка белых хризантем, не приуроченных ни к какому специальному дню. А в мае, воскресным утром, делая уборку, Лариса уронила вазу, и она раскололась на четыре или пять острых длинных кусков. Алёша даже закричал: «О-о, круто! Как кинжалы!»