Стыдные подвиги - Андрей Рубанов Страница 15

— Когда успела?

— Хо-хо! Ты не представляешь, что тут творилось, пока ты погоны носил…

Положил трубку, налил себе чаю, задумался. Сначала ощущал робость — вроде ровесница, но уже разведенная, то есть взрослая тетка, как с ней дело иметь? Она знает о мужчинах много больше, чем я — о женщинах. Потом это же самое обстоятельство перестало пугать, а — наоборот — возбудило.

В девять вечера позвонил ей.

— Извини, что поздно.

— Почему «поздно»? Самое время для личной жизни.

«Вот что значит — разведенная, — подумал я. — Сразу ставит все на свои места».

— Я просто хотел узнать ответ на тот вопрос…

— Какой?

— Нравится ли тебе малина.

— Хочешь угостить?

— Хочу.

— Я не против.

— Что еще, кроме малины? Какие пожелания?

Через три минуты, договорившись о встрече, всерьез ошалевший, еще пребывая под портвейном, лег в свою твердую пацанскую постель. Какой ужас, где я ей найду малину в январе? Чертов Микки со своей технологией спутал все карты. Может, она тоже смотрела фильм и помнит ту сцену, где герой, в мягком рассеянном свете открытого холодильника — кстати, битком набитого, — кормил героиню клубникой? Беда, беда!

Рано утром, прихватив всю наличность, рванул, сквозь снега, в единственный в городе коммерческий магазин и там, тотально счастливый, среди шоколадных батончиков и флаконов с коньяком обнаружил фигурную бутыль малинового ликера. Цена — двухнедельный заработок плотника-бетонщика — не смутила. Наоборот, это было на руку, это выводило свидание на более высокий уровень — цены на коммерческий алкоголь всем известны; явиться к даме с экзотическим напитком в кармане — такое Микки одобрил бы сразу.

Квартира показалась мне перегруженной мебелью, но в общем — приятной, не мещанской, и я рискнул себя поздравить. Удивления не испытал — все было понятно уже по красному пальто и сапогам на каблуках. Пока разувался, из комнаты неспешно просочилась вполне элегантная, не склонная к полноте мама; равнодушно кивнула, прикрыла за собой дверь кухни. Эти маневры мы знаем, подумал я, вроде спиной повернулась, а на самом деле внимательно изучила гостя в каком-нибудь зеркале.

Дочь, в обтягивающих джинсах, выглядела очень достойно, такая девушка в соку, блестящие — наверное, только что вымытые — волосы, серьги в маленьких бледных ушках. Богатые, решил про себя гость, протягивая бутыль этикеткой к даме. Носить дома джинсы — неслыханная роскошь. Я свои надеваю только в университет или — как сейчас, для интима.

В комнате дочери нашлось все необходимое: и рюмки, и лимон на блюдечке, извлеченный из небольшого холодильника. Очень богатые, подумал гость. Два холодильника в доме.

Было много розового цвета — ковры, шторы, кресла, — много пластинок, много расставленных тут и там безделушек. В воздухе словно бы что-то реяло и развевалось. Она сидела нога на ногу, босая, я рассматривал ступни, красивые, но неспортивные, малоподвижные. Ощущение, что все идет не так, то появлялось, то исчезало.

После трех рюмок ликера ее щеки сделались похожи цветом на самый ликер.

— Андрей, — сказала она, — скажи честно. Чего ты от меня хочешь?

— Ничего, — ответил я довольно честно.

— Совсем?

— Ну… То есть хочу многое, конечно… Но не в данный момент.

— Понятно. Ты хороший парень.

— С чего ты взяла? Ты меня совсем не знаешь. Я могу быть хорошим. Могу — плохим.

— Мой муж говорил, что я сука и тварь. Налей мне еще.

— Ты, конечно, не тварь, — возразил я. — У тебя хорошая комната. Пластинки. Твари живут как твари, но тут все по-людски… А насчет того, что ты сука — не знаю. Не готов ответить. Лично я не считаю это слово оскорблением.

Она посмотрела сквозь меня, пробормотала:

— Каждый божий день выслушивала. Ты тварь, ты сука, зачем я с тобой связался…

Подняла глаза.

— Может, и ты такой же? Может, вы все такие? Сначала хорошие, а потом — сука, тварь…

— Вижу, тебе было несладко.

— Да! Еще как.

— Но ведь все уже в прошлом.

Зрачки были белые, бессмысленные. Я взглянул на этикетку: производитель гарантировал тридцать градусов крепости.

Встала, грубо отдернула штору; вытянувшись, изогнув стан, открыла форточку. Закурила. Сообщила мрачно:

— Кошку заведу. Уже решила. Маленькую, персидскую. Она не будет называть меня тварью и сволочью. Она будет только мяукать.

— Хорошая идея.

— Ты не куришь?

— Нет.

— Жаль. Я бы свалила на тебя. Мать ругается, когда я курю в комнате.

— Вали смело, — разрешил я, пытаясь развернуть диалог в соответствии с рецептами Микки. — Скажи, Андрей пришел, напоил, сигаретами надымил, наговорил гадостей… Вали все, что пожелаешь.

— Ты тоже будешь называть меня сукой и сволочью?

— Если хочешь — буду.

Она повернулась, слишком резко, слишком нервно; слишком неряшливо тряхнула кистью с зажатой меж пальцев сигаретой.

— Хочу! Давай скажи: ты сволочь, ты сука. Можешь даже ударить. Он тоже меня бил. Днем. Пока мать с отцом были на работе. Бил, потом уходил и шатался где-то до ночи. Потом мать сказала: «Или пиши на него заявление, или убирайтесь оба из моего дома…»

— Извини, что лезу… Но зачем ты вообще с ним связалась?

— Не твое дело! Дай мне рюмку. Только полную. И пепельницу дай. И сам подойди поближе. Вот сюда встань и говори: сука, сволочь, дура, ненавижу… Давай говори.

Пила по-девичьи, тянула меж едва приоткрытых губ, маленькую рюмочку — за три глотка.

— Не сегодня, — возразил я, поднося пепельницу. — В другой раз. Я подготовлюсь, выучу разные злые слова и выражения, приду завтра — и начнем.

— Нет. Сейчас. И рубашку расстегни. До пояса. Мне нравится, когда расстегнуто…

— Может, сама расстегнешь, если нравится?

— Еще чего. Ты вообще, зачем сюда пришел? Думаешь, я сука? Блядища? Вино притащил, расселся тут, как у себя дома…

Это армия виновата, подумал я. Два года ходил строем. В это время они тут женились, разводились, били друг друга и рубашки расстегивали. Я отстал от жизни. Ничего не понимаю в бабах. Десять минут, четыре рюмки — и вот: мной уже управляют. Что делать, брат Микки? Почему ты умеешь, а я — нет?

Шел обратно, усмехался про себя. Ликер оставил привкус карамели и соды. Два раза посмотрел фильм — но так и не понял, какова его профессия. Вроде бы сидел, развалясь, в мощном кресле, нажимал кнопки, смотрел в экраны, но как-то вполглаза.

Кто ты, Микки?