Игра в молчанку - Эбби Гривз Страница 15

Иногда я сомневаюсь, что это случилось именно в тот раз, но, быть может, я и ошибаюсь. В конце концов совершенно не важно, когда, какого числа мы в первый раз были вместе, потому что сразу за этим днем последовало еще несколько дней или, вернее, ночей (подряд или, возможно, с короткими перерывами), заполненных непередаваемым, сказочным блаженством. Ночи сменялись короткими, торопливыми утрами, поскольку ты весьма самонадеянно ставила будильник на время, чересчур близкое к часам открытия твоего хирургического отделения. Меня, все еще сонного, тебе приходилось вытаскивать из постели за ноги, причем я пытался спрятать голову под подушку, чтобы отгородиться от шума, который поднимали вы с Эди и Джулс. На душ, не говоря уже о завтраке, времени не оставалось, поэтому, когда ты выталкивала меня из дома, я походил на огородное пугало: волосы торчат, одежда измята, рубашка застегнута сикось-накось. В отличие от меня ты умудрялась выглядеть безупречно, что неизменно приводило меня в изумление.

Пожалуй, справедливо будет сказать, что в эти первые несколько месяцев мы спали очень мало, но я переставал ворчать и жаловаться на недосып даже скорее, чем проходило вполне понятное раздражение, вызванное резким звонком будильника, вырывавшим меня из глубин сна. Иногда мы и вовсе болтали до самого утра, лежа лицом друг к другу и подперев голову рукой. Сейчас, вспоминая наши долгие беседы, я затруднился бы сказать, о чем именно мы говорили. Порой ты просто рассказывала о всяких пустяках, передразнивая какого-нибудь особо занудного пациента или своего домовладельца, который попытался было получить от Эди арендную плату, но иногда наши «разговоры на подушке» оказывались неожиданно серьезными. Ты спрашивала, верю ли я в Бога, за кого я голосовал на последних выборах и почему. Нет, не думаю, что ты считала последний вопрос действительно важным, просто тебе казалось, что знание подобных вещей может оказаться полезным для нас обоих.

Вкратце сказать, мы говорили буквально обо всем, и только о необходимости предохраняться речь зашла только однажды – в наш самый первый раз или, точнее, перед ним. Тогда ты сказала, что, будучи медицинским работником, держишь этот вопрос под контролем и что я не должен беспокоиться по этому поводу. Я и не беспокоился – больше я о предохранении ни разу даже не заикался. Зачем?.. Я не видел в этом никакого смысла, к тому же ты начинала подозрительно быстро задремывать, стоило мне задать даже самый невинный вопрос, касавшийся лично тебя. Зато каждый раз, когда я замечал, что твои ресницы начинают опускаться, я крепче прижимался к тебе и принимался водить кончиком пальца по почти прозрачной коже у тебя на шее, рисуя на ней невидимые маленькие сердечки.

С тобой мне никогда не было скучно, Мэгги. Никогда, ни одной минутки! И я хотел, чтобы это длилось и длилось всегда, до конца моей жизни. Кроме того, мне очень нравился тот новый человек, каким я становился с тобой. Я импровизировал, я был убедителен и красноречив; да, черт меня возьми, я даже мог удачно шутить!

Помню, однажды мы решили махнуть в Котсволдз. Специально для этой поездки я взял напрокат машину у одного приятеля из лаборатории физиологии. Стояла прекрасная теплая погода – прелюдия настоящей весны, мы были в одних футболках и с удовольствием ощущали на наших лицах ласковые прикосновения солнечных лучей. В Котсволдзе мы решили отправиться на пешую прогулку по маршруту, о котором в туристской карте говорилось, что он «кольцевой». Должен сказать – мне всегда казалось, что настоящие кольца должны быть несколько другими, но, возможно, мы просто пару раз повернули не туда. Как бы там ни было, спустя почти шесть часов мы все-таки вернулись к пабу, рядом с которым я оставил машину. Поход по жаре основательно нас вымотал, и мы все еще утоляли жажду, когда официантка предупредила нас, что через полчаса паб закроется на ночь.

В машине ты почти сразу уснула, расплющив покрасневшую от солнца щеку о прохладное стекло пассажирской дверцы. Я знал, что ты спишь достаточно чутко, но в тот раз мне показалось, что твой сон по-настоящему глубок – глубок настолько, что мне не захотелось будить тебя, даже когда мы отъехали от деревни миль на десять, и я почувствовал, что где-то в недрах машины назревают проблемы. Руль, который я держал обеими руками, начал как-то странно вибрировать, и эти вибрации становились все сильнее, пока не начали отдавать мне в локти. Делать было нечего, я свернул к ближайшей заправке.

– Что случилось, Фрэнк? – спросила ты. Одну руку ты опустила мне на колено, другой терла глаза.

– Кажется, нужно заменить покрышку.

– А-а… Вызовешь механика?

Ночь выдалась темная, но площадка заправочной станции была хорошо освещена, так что я смог разглядеть не только телефонную будку на дальнем ее конце, но и висящую на дверце самодельную табличку с надписью «Не работает».

– Нет, – ответил я, удивляясь собственной решительности. – Я знаю, что делать. Ты пока посиди там, что ли… – я показал в сторону крошечного магазинчика при заправке.

Но не тут-то было. Ты была не из тех, кто следует указаниям и инструкциям, и осталась со мной. Тебе, должно быть, было очень холодно в тонкой футболке в мелкий горошек, но ты никак этого не показывала, терпеливо держа болты или гаечный ключ, выравнивая запаску и укладывая домкрат обратно в багажник.

– Ну вот! Порядок! – Я затянул последний болт и поднялся во весь рост. Ты стояла совсем близко, да еще и наклонилась, но я этого не заметил и с размаху заехал тебе головой в лицо.

– Прости меня, Мегс! Прости!..

Прижимая ладонь к разбитому носу, ты отмахнулась от моих извинений.

– Ерунда. – Внезапно ты расхохоталась и снова махнула рукой – теперь уже в сторону моего носа.

– У тебя кровь идет!

Помнишь, Мегс, что было дальше? Я – смутно. С нами обоими случилось что-то вроде истерики. Мы смеялись и смеялись, и никак не могли остановиться. Не знаю, как ты, а я так не смеялся, наверное, с самого детства.

В перерыве между приступами хохота мне удалось усадить тебя обратно в машину. Именно тогда, когда мы оба оказались в салоне, нам стала очевидна абсурдность происходящего, и мы снова покатились со смеху – такого сильного и безудержного, что, кажется, даже автомобиль закачался на своих рессорах.

– Знаешь, Фрэнк, раньше мне казалось, что тебя вряд ли можно отнести к… к людям, владеющим практическими навыками, – сказала ты, немного успокоившись. Нос ты по-прежнему прижимала рукой, поэтому твой голос звучал немного гнусаво, как у мультипликационных злодеев.

– Мой отец – автомеханик, Мегс. Возможно, кое-какие навыки передались мне от него, – отозвался я, разглядывая наши перепачканные в грязи и смазке руки. – И перемазались мы как настоящие ремонтники, – добавил я.

Тем временем ты отыскала в «бардачке» завалявшуюся там бумажную салфетку и аккуратно разорвала на четыре части. Каждый клочок ты свернула в виде крошечного тампона, и я постарался не думать, сколько недель или, может быть, месяцев она пролежала там вместе с гайками, шайбами, обрывками проволоки и мелким инструментом.