Чёртовы свечи - Александр Ступин Страница 15

Давненько не копался я в архивных документах, сколько — лет пятнадцать?

Начнём по порядку. Передо мной был старый деревянный чемодан. Он был обит каким-то материалом. Может быть, даже кожей, но обивка стёрлась и осталась только под двумя кожаными ремнями, которые обхватывали корпус чемодана с двух сторон. Я поставил чемодан на стол и расстегнул ремни. Уф, сердце заколотилось от волнения. Как я люблю всё это: чердаки, развалы, старую рухлядь, тайны человеческой жизни. Не могу вытерпеть, открываю. Вот оно, сокровище! Газеты с датой 1941 года, май, двухтомник Льоренте ^[6] «Испанская инквизиция», подшивка журналов «Борьба классов» за 1936 год, пачка писем и всё. Документов нет. Нет документов! Архив исчез. Бумаги, письма, журналы старые, даже смятая мужская шляпа, а документов нет.

Представить себе не можете всю глубину моего разочарования. И это всё? Столько ожиданий, я жаждал опять взять в руки старые записи, дневники, фотографии, и вдруг такое разочарование: всё равно что коллекционер, который годы ищет, ищет, находит предмет, а потом оказывается, что находка — подделка… Хотел позвать бабушку Милу. Всё кончено! Мы в тупике. Папенька нас подвёл, или не было никакого архива, или его перепрятали, или всё обман… Погодите: «А как он мог скопировать материалы? Копировальные аппараты появились… появились… После войны они появились. Даже самые простые вроде нашей «Эры». А как делали копии в те времена? Правильно, фотографировали и печатали. Не мог наш следователь взять документы и сходить «отэрить», мы так говорили, когда относили материалы в лаборатории, где стояли огромные шкафы электрографических копиров. Их изобрели в 1950-х годах. Вот я лопухнулся. Что искал? Фотоплёнку нужно искать. Муромцев переснял все материалы и плёнку где-то спрятал.

Я снова стал вытаскивать из чемодана все бумаги по одному листочку, ничего не пропуская, просматривая, перетряхивая и откладывая их в сторону. И вот чемодан пуст, газеты, книги, журналы, ветошь в сторонке. Плёнки нет. Я простучал дно, стенки, снял внутреннюю обивку — нет ничего.

«Ignoramus et ignorabimus» (лат.) — «Мы не знаем и не будем знать», кто это сказал? Швейцарец Дюбуа Реймон ^[7], физиолог, кажется. Это он про естествознание. Иными словами, я в полном тупике, и это даже не тупик, а некий путь в бесконечность. Вспомнился школьный физический опыт по динамике. С определённой высоты пускают шары по трём направляющим, которые соединяют две точки. Первая направляющая — прямая, вторая — самая длинная и самая пологая, а третья занимает серединное положение. Шар по самому короткому пути катился дольше всего. Меньше времени понадобилось для преодоления самого длинного пути. С самым коротким путём мы просчитались — это тупик; и где наша «брахистохрона» ^[8]? Когда-то эту задачу поставил сам Иоганн Бернулли ^[9] в 1696 году, а решить её взялись Ньютон, Лейбниц, Лопиталь, Яков Бернулли… Какие имена…

Они-то решили…

Решали, решали и решили…

«Математика, философия, история — они всегда рядом были, по задачам, по масштабам; нужно только приглядеться, только раскрыть глаза пошире… Не про них ли сказано: "Eadem mutata resurgo" (лат.) — "Изменённая, я вновь воскресаю" или это про логарифмическую спираль только?»

Я сидел, раскачиваясь на стуле, смотрел то в окно, то на потолок. Старые шторы на окнах, отставшие обои в углу, выцветшие, но крепкие ещё, паутинка чернела сеточкой. Покой и в голове всякий бред, откуда всё это всплывает, когда это я читал? Демон Лапласа, «принцип неопределённости Гейзенберга ^[10]»…

«Демон Лапласа» — вымышленное существо математика Лапласа ^[11], которое обладало такими способностями, что могло в каждый определённый момент времени знать все силы, приводящие природу в движение, и положение всех тел, из которых она состоит; подвергнуть эти данные анализу, создать универсальный закон, объясняющий движение величайших тел Вселенной и мельчайшего атома. «Демон Лапласа» не задавал бы вопросов. Будущее и прошлое он читал бы одинаково просто.

Когда я был студентом истфака, то много времени проводил в соседнем корпусе у математиков и физиков. История как наука с опорой на мраморный марксизм-ленинизм в старосоветские времена напоминала венок с вечными лентами в знак признания к вождям, и отступать от этих принципов было всё равно что сомневаться в Библии в годы инквизиции. Вас ожидали бы и «пытки», и «костёр». В XV–XVII веках не всегда отступника-еретика сжигали на костре благодарности по-настоящему, иногда это делали образно, то есть сжигали его изображение. Но за этим следовала ссылка, годы в монастыре, где не всякий доживал до выхода.

Так вот естественники одним своим существованием опровергали существование единственного принципа познания мира. От них я набирался сомнений. Кто-то мне о Гейзенберге рассказал, о том, что немецкий физик работал в области квантовой механики и, кажется, был связан с атомной энергетикой, (не вспомню уж), и о его фундаментальном принципе «неопределённости», который в переводе для таких, как я, звучал: «чем точнее измеряется одна характеристика частицы, тем менее точно можно измерить вторую». Как-то на исторической конференции я это ввернул в своём выступлении. «Твой доклад был совершенно непонятен, но было интересно», — сказали мне потом коллеги.

Зашёл как-то я к физикам в лабораторию, знакомый аспирант включил лазер, направил луч на экран через узкую щель. На экране высветилась полоска. Потом он стал сужать, сужать щель, полоска становилась уже, уже, но в какой-то момент она превратилась в пятно. Смеясь, аспирант задал вопрос: «Материя — это частица или волна?» В какой момент? Для меня тогда стало ясно, что мир устроен так, что в какой-то момент удобная формула, общепризнанные принципы перестают действовать, но не от того, что они были неправильными, а оттого, что «мир изменчив». Это базовый принцип позволяет миру существовать и развиваться. Не всё можно объяснить, по крайней мере сегодня. Можно написать ещё одну библию, непонятному придать сакральность и… что далее будет, всем известно. Трактовки разные…

«Ignoramus et ignorabimus» опять всплыло в памяти. Мозг мой выдавливал воспоминания, я плыл «по волне своей памяти» в полной темноте. Что делать?