Точка бифуркации - Николай Пономарев Страница 15

В воскресенье, прежде чем пойти ко мне домой, мы сделали круг до аллеи, на которой и состоялось наше знакомство. Останавливаясь, рассказывал о тренировках. Янка потребовала дополнительный час занятий. Я согласился. Поэтому план учёбы на субботу оказался невыполненным. Ничего я не читал, а только занимался алгеброй и учил физику.

– На выходных у меня соревнования, – закончил я. – Приглашаю тебя.

– Где это? – спросила Марина.

Я подробно объяснил, где в воскресенье будут проходить соревнования.

– Интересно, приду.

– Отлично! – обрадовался я. – Там всё понятно, меня ты узнаешь. За вход платить не нужно.

– Я смотрела танцы, но немного не понимаю музыку, – сказала Марина. – В нашем классе воспитатель Кристина, недавно из колледжа. Она очень терпеливая и многое мне объясняет. Танец в паре – это быть вместе и кружиться, под музыку. Можно танцевать и одному и совсем без музыки, если она играет у тебя в голове. Но что такое «играет музыка», она не может объяснить. Я подносила руку к музыкальным колонкам, к барабану и гитаре. Кажется, что музыка – это вибрация. Но это не точно. Когда стиральная машинка отжимает бельё – тоже вибрация. Но это не музыка. Никто не считает это музыкой.

– Ты увидишь, – сказал я. – Ты же не слепая.

– Да, – Марина улыбнулась.

Мама всё утро была занята очередным навороченным проектом, но вышла нас встретить, предупредила, чтобы мы брали уже початую пачку сливочного масла, и скрылась в комнате.

На столе у меня лежали тетради по алгебре и физике и Достоевский, совсем в углу – я решил его не читать.

– Понравилось? – спросила Марина, взяв книгу в руки.

– Не очень, – ответил я. – Бегает маньяк, убивает горожан. Только когда Раскольникова ловили, ничего сцена. Там, где стрельба и его ранят в плечо.

– Ранят в плечо? – Марина посмотрела на меня так, будто я издевался.

– Ну да, – уточнил я, – Родион кинул бомбу в Лужина и, убегая, отстреливался, но Порфирий в него стрелял и попал в плечо. Так его поймали.

Марина рассмеялась.

– Ты смешной.

Тут я понял, что Валерка нам троим наврал, чтобы мы всякую ерунду написали в сочинении. Это неожиданный поворот. Обычно Валерка рассказывал всё как есть и по делу. Может быть, он и всю алхимию нам придумал в надежде, что мы не проверим. Но ведь эта его шутка легко раскрывалась. Тоже мне педагог.

– Что с тобой? – спросила Марина. – Ты обиделся?

– Нет, – ответил я, – просто спойлеры оказались фейком.

– Я не понимаю, – сказала Марина.

– В общем, я не читал «Преступление и наказание». Только первые тридцать страниц. Но обязательно прочитаю.

– Нет, – сказала Марина. – Я тебя не понимаю. Смеёшься ты или нет.

– Я прост! – провозгласил я, взял в вытянутые руки стул и прошёл в угол комнаты.

Поклон. Начальная стойка. В голове играет квикстеп.

– Я, как ленивый вомбат, просыпаюсь утром.

Начал движение. Пятьдесят тактов в минуту. Шагаю на два счёта музыки. Это медленно. Улыбка.

– Иду на остановку. Вижу, как подъезжает автобус.

На один счёт музыки. Па шассе: шаг – приставка – шаг.

– Вижу тебя на заднем сиденье. Рад.

Обратный поворот, он удобен, компактен, хорошо вписывается в комнату.

– Ты выходишь на остановке «Газтехкомплект».

Замковый шаг вперёд до Марины.

– Целый день проходит без тебя.

Ставлю стул, выключаю музыку в голове. Улыбаюсь.

– Ты не похож ни на кого из моих знакомых, – сказала Марина. – Только не ленивый вомбат, они толстые животные, а… – она задумалась, – ты беспечный сурикат.

– А ты?

– А я… я тетеря. Глухая тетеря.

– Есть такие птицы, – сказал я, очень надеясь, что хотя бы тут Валерка не соврал, потому что слышал от него, – называются птицы-носороги. Там самка замуровывается в дупле. Ты замуровалась, и только клюв торчит.

– Нет, – сказала Марина. – Это не я замуровалась. Это меня замуровало.

Она взяла стул и подняла его, точно как я минуту назад. Мне подумалось, что она повторит мои движения. Пронесётся сквозь комнату, кружась в танце. Марина внимательно смотрела на меня и, казалось, чего-то ждала. Потом закрыла глаза.

– Смотри.

Стул выпал у неё из рук с громким стуком. Я от неожиданности подскочил.

– Что-то произошло? – усмехнулась Марина, открывая глаза.

– Да, – ответил я. – Стул упал.

– Стул упал, но ничего не произошло, – пояснила Марина ровным металлическим голосом. – Я не видела, как он падал. Значит, этого не было. Весь мир может взорваться и улететь в чёрную дыру. Если я этого не видела, этого не происходит. Но тебе может казаться, что это как у птиц-носорогов. А мне бы очень хотелось быть воробьём или синицей. Незамурованной.

– Хочешь, я научу тебя танцевать? – сказал я, полагая, что это сможет хоть немного разрушить её стену.

Самоуверенное предложение от того, кто не может объяснить, что такое музыка.

– Я очень хочу, безумно хочу хотя бы раз потанцевать с тобой, – сказала Марина. – Мне очень приятно идти с тобой по улице рядом. Я пытаюсь копировать твой шаг. Но некоторые вещи для меня невозможны. Лучше я пожарю картошку.

– Сегодня я дежурный по кухне.

– Хорошо, – согласилась Марина. – Хочешь, пока будешь жарить, я перескажу тебе «Преступление и наказание»?

Я отказался. Урок о том, что некоторые вещи нужно делать самому, усвоен, спасибо Валерке. Марина пересказала мне книгу «Убить пересмешника». Она хорошо рассказывает, хотя некоторые фразы, в которые Валерка наверняка накидал бы сложных слов, получаются короткими.

Потом, когда картошка была не только пожарена, но и наполовину съедена, мы сидели в моей комнате. Я придумал такую вещь: пел свои песни и в такт стучал пальцем по большому тому детской энциклопедии, там же лежала рука Марины. Вибрации так вибрации. Ей понравилось. Только про логоневрозы мамонта она не поняла. А я не смог объяснить, что такое заикание. Примерно как половину музыки занимает шум центрифуги стиральной машины. Только это речь и поэтому не точно. Когда мы собирались на остановку, оказалось, что сапоги Марины исчезли. На шум из комнаты вышла мама.

– Марина, – сказала она. – У твоих сапог лопнула подошва. – Мама показала сапог, который почему-то лежал в её комнате. На подошве действительно была трещина. – Возьми мои дачные, у нас одинаковый размер ноги, и тебе будут в самый раз. Они новые, я их один раз надевала.

Дачными сапогами мама назвала свои сапоги из хорошей кожи, которые они вместе с отцом купили перед его отъездом.