Краски Алкионы - Маргарита Азарова Страница 14

И вот я увидел своего счастливого соперника. Так я называл про себя наречённого Алкионы. О его существовании я узнал сначала от Зирин, которая на сеансах болтала без умолку. Холёный красавчик по имени Влад. Чёрные как смоль волосы, явно уложенные каким-то дорогим средством, нос прямой с красиво очерченными крыльями ноздрей, ломаным изгибом бровей. Но глаза…

Верно говорят: глаза – зеркало души. Это не глаза, а маленькие буравчики, обрамлённые густыми чёрными ресницами, перечёркивали всё положительное впечатление от его красивого узкого лица, атлетической фигуры и всего внешнего вида. Он не смотрел на собеседника, глазки бегали с предмета на предмет, ни на чём не задерживаясь, и если прекращали свою спринтерскую активность, то слегка прикрывались веками, что сбивало ещё больше с толку, так как напрашивался вопрос: а не спит ли их хозяин в этот момент. И если бы не реплики, время от времени вставляемые в разговор, то этот вопрос зависал бы в воздухе всякий раз, когда он напускал на себя это состояние, характеризующееся для меня как отсутствие полного присутствия.

– Я слышал, вы художник? Как и я. В какой манере пишете? Какими красками? Я ведь тоже художник, – помолчал. – Но себя ещё не нашёл. Хочется написать какой-нибудь красный или синий кружочек, как, например, Малевич квадратик, и войти в историю. Грешен. Хочу славы. Божественной славы.

Размышляя над ответом, я вспомнил свой разговор с Вениамином:

– Считаешь ли ты себя как журналист, писатель тщеславным человеком? Ты пишешь для людей. Музыкант сочиняет музыку для людей. Я пишу картины для людей. Уверен, как и я, ты не хочешь, чтобы твоё творение осталось незамеченным. Было сработано, как мы говорим, в стол. Я пишу тоже не для себя. Мне важно то впечатление, то состояние, которое испытает созерцатель, глядя на мою картину. Тебе важно вербальное воздействие. Мне – визуальное, ну а композитору – слуховое. Хочу ли я превосходства в своём роде деятельности над другими художниками? Да, хочу, более того, я к нему стремлюсь постоянно. Сейчас у меня есть шанс самовыражения, да, моё стремление к совершенству сродни тщеславию, если я хочу возвыситься в своём творчестве, если я хочу лестной оценки своей работы, значит, я и тщеславен. И это возводится в статус объективности, оно нормально и логически выверено.

Влад продолжал:

– Вы что-нибудь слышали про эвгемеризм? Замечательная теория, замечу я вам. «В соответствии с этой теорией боги и другие мифологические персонажи – это фантастические трансформации реальных личностей, а мифы – искажённые исторические повествования», – процитировал он определение эвгемеризма. Человек способен подняться до уровня бога. А, каково? Языческие боги – культурные герои, достигшие при жизни того, что дало им бессмертие в памяти потомков. Да, историк литературы Аничков полагает, что для древнерусского книжника языческие боги – лишь давние предки.

Искусство – это площадка для обожествления себя. Запечатления себя в истории как недосягаемой личности небожителя. Вы знаете, что на дверях собора в Костроме рядом с пророками и волхвами на дверях изображены Менандр и Платон. А почему? Да потому что они недосягаемы в своём деле. Я бы хотел прославиться, став великим художником, настолько великим, что получил бы подобное признание людей. Эвгемер, известный безбожник, говорил: «Когда жизнь людей была не устроена, то те, кто превосходил других силою и разумом, так что они принуждали всех повиноваться их приказаниям, стараясь достигнуть в отношении себя большего поклонения и почитания, сочинили, будто они владеют некоторой изобильной божественной силою», – ещё процитировал он. Более того, критики христианства, опираясь на эвгемерические методы, подводят доказательную базу для обожествления Иисуса Христа как исторической личности.

Я пытался уследить за его мыслью, но, признаюсь, мне это удавалось с большим трудом. Если он задавал мне какой-то вопрос, то, не дожидаясь ответа, сам отвечал на него и развивал дальше тему.

Я уже не пытался включиться в разговор. Было ясно: ему не интересно выслушивать мой ответ, и единственный его собеседник, несмотря на моё присутствие, это он сам. Я не возражал. Я только подумал о том, как они не похожи – Влад и Алкиона. Неужели она может любить его? А главное – я сомневался в его любви к ней. Значит, здесь есть определённая выгода, возможно, обоюдная выгода. А в это время Влад, оценив Марселя как собеседника, зашторившись от него рассуждениями, над которыми ему и не надо было задумываться, направил мысли в личностное плавание, далеко:

– Да что это я распалился так. Хочет во мне видеть Никос своего преемника – я сопротивляться не буду, но как же это противно, видеть рядом с собой эту уродливую хромоножку. Чувство брезгливости – оно вот уже где, – и он провёл себя по горлу – тактильный жест для выражения состояния, насколько ему это всё обрыдло. – Сколько ещё притворяться? Когда она уже разродится своим тайным секретным заклинанием, передаваемым от предков потомкам. А она, бесспорно, великий потомок, так считает Никос, это он знает наверняка. Но, однако, почему-то она не может сделать свой внешний вид хотя бы привлекательней. Прикидывается, что ничего не помнит. Я точно знаю, что истинно русские художники стали таковыми только благодаря этому заклинанию, и их картины несут в себе загадку восприятия. Эти художники велики благодаря тому, что они писали особыми красками, обладающими магическими свойствами воздействия на людей. Я хочу увековечить своё имя. Без этого уродца, что пророчат мне в жёны, мне этого не добиться – хоть пиши золотым сечением, изучай числа Фибоначчи. Непонятно, зачем они притащили очередного неудачника в свою священную обитель. После его приезда ещё и Зирин стала странно себя со мной вести. Уклоняется от встреч. А тут обнаружил у неё непонятную записку, текст похож на любовный заговор.