Лица - Джоанна Кингсли Страница 14

Первого Мая все города Советского Союза отмечают важнейший праздник в году — в честь солидарности трудящихся проходят парад и демонстрация.

В этот майский день Женя не шла со своей пионерской дружиной. Накануне Дмитрия выписали из больницы, и она осталась дома, чтобы он не скучал.

— Совсем ненужная жертва, — неодобрительно заметил он. Брат был еще слаб, в основном от того, что был вынужден оставаться без движения.

— Это вовсе не жертва, — в последние две недели, прошедшие со дня суда, Женя потеряла интерес почти ко всему, даже к пионерской организации. Ее постоянно мутило, и она не могла есть. Обеспокоенная тетя Катя каждый день готовила новое лакомство. Женя едва переносила сам запах еды. «Разбередили душу», поставила диагноз тетушка.

После суда Женя вышла из зала вслед за отцом и села в поджидавший лимузин, стремительный черный «ЗИС». Внутри отец обнял ее за плечи и она затихла — пленница его рук и прогорклого запаха, заполнившего спертый воздух внутри машины.

— Все к лучшему, моя красавица, — проговорил он. — Вот увидишь, я устрою тебе прекрасную жизнь, — тяжелая рука похлопывала ее по плечу и Женя чувствовала, как будто молот в наковальню — вдавливают ее в сиденье. Потом похлопывания прекратились, и рука соскользнула с плеча. Весь путь до дома они молчали.

И потом, когда уже вернулись к себе, Женя видела, как Георгий пронес с кухни бутылку водки и стал подниматься в спальню. А к ней с того самого дня, время от времени, стало возвращаться тошнотворное чувство.

— Ты важнее парада, — сказала Женя, укутывая одеялом сидящего в кресле брата. — Предпочитаю оставаться с тобой.

— Это не только парад, Женя, — демонстрация единения трудящихся под лозунгами мира и дружбы, — они сидели в гостиной внизу, изувеченная нога Дмитрия покоилась на скамеечке перед камином. — Он ушел?

— Да.

— Распугивать народные массы?

Женя поежилась. Она знала, как трудно было отцу появляться на людях. Обычно он избегал встречаться с кем-либо, кроме домашних. Но в такие важные праздники приходилось участвовать в манифестациях.

— Постарается где-нибудь спрятаться.

— Лучше бы зарылся в землю! — жестко пожелал Дмитрий. — Чтоб никто больше не увидел его рожу.

— Мне кажется, он и сам этого немного хочет, — Женя не очень ясно представляла, что она намеревалась сказать брату. Утром, когда отец уходил из дома, Женя заметила, что он совершенно пьян, и поняла его настроение. Хотя «настроение» здесь было неподходящим словом.

Скорее — двойное существование, две стороны существа, раздирающие его на части. Но словами она это выразить не могла. Даже себе самой.

— Он слишком страшен, чтобы его звали на трибуну, — продолжал Дмитрий. — Придется идти среди масс. Не очень-то им это приятно.

«А ему?» — подумала Женя, но ничего не сказала вслух. Она сидела на полу рядом с креслом брата.

— Завтрак! — голос тети Кати руладой разнесся по комнате, и она внесла огромный поднос. На нем красовались круги крестьянского сыра и кислое молоко. Женя затрясла головой.

— Ты должна поесть, — взмолилась тетя Катя. Ты ведь это всегда любила, — и она обернулась за помощью к Дмитрию. — Ну, скажи ей, пожалуйста. Исхудала. Ни к чему не притрагивается. Стала маленькой, как птичка, наша Женечка!

— Поест, когда проголодается, — машинально вступился за Женю брат. Но когда Катя вышла из комнаты, озабоченно спросил: — Почему ты не ешь? Как давно это у тебя?

— Что-то в желудке. Сводит…

Дмитрий посмотрел на сестру и насупился. Потом улыбнулся.

— Ты растешь, Женечка. Вот в чем дело. Через девять дней тебе будет тринадцать. Становишься женщиной, — его улыбка стала шире, и он раскрыл ей объятия.

Она бросилась к нему и поцеловала, потом отстранилась:

— Глупый ты! Вовсе и не это!

— Не это? Тогда что же?

Женя снова уселась на полу и уставилась в огонь.

— Из-за суда.

— Над матерью?

Женя молча кивнула.

— Конечно, ты расстроилась. Не нужно было тебе туда идти. И ему нечего было тебя туда тащить. Результат один. Все решили еще до суда.

Ей хотелось бы в это поверить.

— Не думаю, — медленно произнесла она. — Я повела себя по-глупому. Как ребенок. Я могла что-нибудь сказать.

— Нет. — Дмитрий успокаивающе положил ей руку на голову. — Не думай так, Женечка. Политический процесс — дело государственное. И не касается отдельных людей.

Жене захотелось ему все рассказать. Может быть, тогда удастся избавиться от тошноты.

— Папа не… ее не защищал.

— А он и не мог.

Она ошарашенно посмотрела на брата. Дмитрий подал ей пустую миску с ложкой, и она поставила ее на пол. Потом снова подняла на него глаза.

— Георгий Михайлович — член коммунистической партии и отстаивает ее интересы. Он не частное лицо. И на политический процесс является во всей красе своего социального положения. Говорит от его имени и с его высоты. А партия представляет общественный порядок.

— Но ты ведь ее любишь! — вскричала Женя.

— Я — да! Но мама, как и ты, всегда была политически наивной. Она жила для красоты и искусства и не обращала внимания на реальности общественной жизни. Вполне вероятно, что ее могли сбить с толку.

— Так ты думаешь, она виновата? — Женя не верила своим ушам.

— Нет-нет. Ни в каком преступлении она не виновата. Разве лишь в том, что слишком доверяла людям.

— Так за что же ее осудили?

— За то, — голос Дмитрия прозвучал очень устало, — за то, что ее действия могли быть неправильно поняты, может быть, специально, если это соответствовало целям партии.

— Тогда выходит, что партия неправа!

Он слегка улыбнулся сестре.