Третий рейх - Роберто Боланьо Страница 14

В нем есть что-то от «доброго дикаря»; впрочем, то же самое можно сказать и про Волка с Ягненком, однако же эти устраиваются как-то иначе. Возможно, бесплатное одновременно означает уединенное жилище, защищенное от чужих взглядов и присутствия других людей. Если это так, то я в какой-то степени его понимаю. Плюс преимущества жизни на свежем воздухе, хотя его жизнь, как я ее представляю, мало чем напоминает жизнь на свежем воздухе, синоним здоровой жизни, поскольку проходит в ожесточенной борьбе с сыростью на пляже и поскольку его каждодневное меню, я в этом уверен, составляют бутерброды. Как живет Горелый? Я знаю только, что днем он напоминает зомби, волочащего велосипеды сначала от берега к небольшому огороженному пространству, а потом оттуда снова на берег. И ничего больше. Хотя у него должны быть обеденные часы и когда-то он должен встречаться со своим начальником и передавать ему выручку. Знает ли этот начальник, которого я ни разу не видел, что Горелый спит на пляже? Да что там начальник, знает ли об этом хозяин «Андалузского уголка»? Посвящены ли в тайну Ягненок с Волком или я единственный, кто раскрыл его убежище? Не решаюсь спросить его об этом.

По ночам Горелый делает что хочет или, по крайней мере, пытается делать. Но что именно он делает, кроме того, что спит? Допоздна сидит в «Андалузском уголке», гуляет по пляжу, возможно — общается со своими друзьями, ведь могут же у него быть друзья, пьет чай, хоронит себя под своими железяками… Да, иногда крепость из велосипедов кажется мне своего рода мавзолеем. Конечно, при дневном свете она производит впечатление хижины, однако ночью, при свете луны, возвышенная душа вполне могла бы спутать ее с языческим курганом.

Ничего иного, достойного упоминания, ночью двадцать четвертого не произошло. Мы покинули «Андалузский уголок» относительно трезвыми. Горелый и хозяин еще оставались: первый — перед пустой чайной чашкой, второй — перед экраном, продолжая смотреть очередной ковбойский фильм.

Сегодня, как и следовало ожидать, видел его на пляже. Ингеборг и Ханна улеглись рядом с велосипедами, а Горелый, сидевший по другую сторону прислонившись к пластмассовому поплавку, разглядывал горизонт, где смутно угадывались силуэты некоторых его клиентов. Он ни разу не обернулся, чтобы взглянуть на Ингеборг, хотя справедливости ради нужно сказать, что там было на что посмотреть. Обе девушки щеголяли в новых ярких бикини радостного апельсинового цвета. Но Горелый избегал смотреть в их сторону.

Я не пошел на пляж. Остался в номере — правда, то и дело выходил на балкон или высовывался в окно, чтобы еще раз просмотреть заброшенную мною игру. Любовь, как известно, — это всепоглощающая страсть, хотя в данном случае надеюсь, что смогу сочетать страсть к Ингеборг с увлеченностью игрой. Согласно планам, намеченным в Штутгарте, к этому времени я должен был иметь уже половину продуманного и написанного стратегического варианта и по меньшей мере черновик доклада, который мы будем представлять в Париже. Однако пока не написал ни единой строки. Будь здесь Конрад, он бы вдоволь поиздевался надо мной. Но Конрад должен понять, что это мои первые каникулы с Ингеборг и я не могу игнорировать ее и всецело отдаться работе над новым вариантом. Невзирая на все это, я не отчаиваюсь и думаю, что закончу ее к нашему возвращению в Германию.

После обеда произошла забавная вещь. Я сидел в комнате, как вдруг услышал звуки охотничьего рога. Не могу утверждать это на сто процентов, но, с другой стороны, я способен отличить звуки рога от других звуков. Любопытно, что в этот момент я думал, хотя и не слишком определенно, о Зеппе Дитрихе, который как-то обмолвился по поводу тревожного рога. Так или иначе, уверен, что все это мне не приснилось. Зепп утверждал, что слышал его дважды и в обоих случаях таинственная музыка помогла ему побороть страшную физическую усталость, первый раз в России и второй в Нормандии. По словам Зеппа, начинавшего как рассыльный и шофер и дослужившегося до командующего армией, это предупреждение предков, голос крови, который заставляет тебя насторожиться. И вот, как я уже сказал, я сидел в комнате и размышлял, как вдруг неожиданно услышал его. Я вскочил и вышел на балкон. Снаружи царил повседневный шум, даже моря не было слышно. В коридоре, напротив, царила одуряющая тишина. Выходит, рог прозвучал у меня в мозгу? Прозвучал, потому что я думал о Зеппе Дитрихе или потому что он должен был предупредить меня об опасности? Ведь на самом деле я думал в тот момент и о Хауссере, и о Биттрихе, и о Мейндле… Так, значит, он звучал для меня? Но коли так, то о какой опасности он меня предупреждал и призывал быть начеку?

Когда я рассказал об этом Ингеборг, она посоветовала мне не сидеть столько времени в закрытой комнате. Она считает, что мы должны записаться на курсы джоггинга и гимнастики, которые организуются при гостинице. Бедная Ингеборг, она ничего не понимает. Я обещал, что поговорю насчет этого с фрау Эльзой. Десять лет назад здесь не было никаких курсов. Ингеборг сказала, что сама запишет нас и незачем обращаться за этим к фрау Эльзе, когда все очень просто решается с помощью дежурного администратора. Я сказал, что согласен и что она может поступать так, как считает нужным Прежде чем лечь спать, я сделал две вещи, а именно:

1) приготовил бронетанковые корпуса к молниеносной атаке на Францию;

2) вышел на балкон и поискал взглядом какой-нибудь свет на пляже, указывающий на присутствие Горелого, но везде было темно.