Брайтонский леденец - Грэм Грин Страница 14

Малыш стоял спиной к Спайсеру, глядя вдаль на темную полосу прибоя. На конце мола не было никого, кроме них; в такой час и при такой погоде все были в концертном зале. Молния то вспыхивала, то гасла на горизонте; накрапывал дождь.

— Где ты был? — спросил Малыш.

— Так, походил кругом, — ответил Спайсер.

— Ты ходил туда?

— Хотел посмотреть, все ли в порядке, не забыл ли ты чего-нибудь.

Перегнувшись через перила в моросящий дождь, Малыш произнес:

— Я читал, что когда люди совершают убийство, им иногда приходится совершить и второе, чтобы замести следы.

Слово «убийство» значило для него не больше, чем слова: «бокс», «ошейник», «жираф». Он сказал:

— Спайсер, держись оттуда подальше.

Он не обладал воображением. В этом была его сила. Он не умел смотреть глазами других, ощущать их нервами. Только от музыки ему становилось не по себе, сердце начинало дрожать, как струна; нервы теряли свою молодую выносливость, он становился взрослее, и переживания других словно стучались в его душу.

— Где остальные ребята? — спросил он.

— В баре Сэма, пьют.

— А почему ты с ними не пьешь?

— Не хочу, Пинки. Вышел подышать свежим воздухом. Этот гром как-то плохо на меня действует.

— Когда они прекратят этот проклятый шум, там, в зале? — сказал Малыш.

— Ты не пойдешь в бар Сэма?

— У меня есть тут дельце, — сказал Малыш.

— Все в порядке, правда, Пинки? После вердикта на дознании ведь все в порядке? Никто не задавал никаких вопросов.

— Все же я хочу быть уверенным, — ответил Малыш.

— Наши больше не пойдут на убийство.

— А кто сказал, что нужно кого-то убивать?

Вспыхнула молния и осветила его узкий потертый пиджак, хохолок мягких волос на затылке.

— У меня здесь свидание, вот и все. Не распускай язык, Спайсер. Ты что, сдрейфил, что ли?

— Я не сдрейфил. Ты неправильно меня понял. Пинки. Я просто не хочу больше убийств. Это заключение судьи на дознании поразило нас всех. Что оно значит? Ведь на самом деле мы убили его, Пинки?

— Теперь нам нужно действовать осторожно. Вот и все.

— Но все-таки, в чем там дело? Я не верю докторам. Все обернулось слишком хорошо для нас.

— Нам нужно быть осторожными.

— Что это у тебя в кармане, Пинки?

— Я не ношу с собой револьвер, — ответил Малыш. — Ты что вообразил? — В городе часы пробили одиннадцать; гром, прокатившийся над Ла-Маншем, заглушил три последних удара. — Ты бы лучше убрался отсюда, — сказал Малыш. — Она уже опаздывает.

— У тебя с собой бритва, Пинки.

— Зачем мне бритва, если я имею дело с бабой. Если хочешь знать, что это такое, это склянка.

— Ты же не пьешь, Пинки.

— Ну, этого не стал бы пить никто.

— А что это, Пинки?

— Серная кислота, — ответил Малыш. — Бабы боятся ее больше ножа. — Он нетерпеливо отвернулся от моря и опять пожаловался: — Ох, эта музыка… — Она стонала у него в голове, сливаясь с ярким электрическим светом; из всех чувств, на которые он был способен, это больше всего походило на грусть, — точно так же, как для него было почти что плотской страстью то неясное и тайное чувственное наслаждение, которое он ощутил, коснувшись пальцами склянки с серной кислотой в тот момент, когда Роз торопливо вышла из концертного зала.

— Ну, катись, — сказал он Спайсеру. — Она пришла.

— Ох, я опоздала, — проговорила Роз. — Всю дорогу бежала. Я думала, вы подумаете…

— Я бы подождал, — сказал Малыш.

— Ужасный был вечер сегодня в кафе, — продолжала девушка. — Все шло из рук вон плохо. Я разбила две тарелки. И сливки прокисли. — Все это она выпалила одним духом. — Кто этот ваш приятель? — спросила она, глядя в темноту.

— Неважно, — ответил Малыш.

— Я почему-то подумала… Как следует не рассмотрела, но…

— Неважно, — повторил Малыш.

— Что мы будем делать?

— Ну что ж, я думаю, сначала немного поболтаем здесь, — ответил Малыш, — а потом сходим куда-нибудь… К Шерри? Мне все равно.