Сокровище господина Исаковица - Данни Ваттин Страница 13

— ПРИВЕТ, ДАННИ ВАТТИН!

Вслед за этим сквозь толпу гостей пробирается Габи и заключает меня в объятия. Затем он замечает стоящего рядом со мной возле гриля моего сына и разражается не менее мощным: "ХЕЛЛО, ЛЕО ВАТТИН!" Немного посмотрев на Лео, он заявляет сыну, что человек, поживший в других странах, должен бы точно знать, какую следует выбирать еду.

– LEO WATTIN, YOU HAVE LIVED IN AUS TRALIA. YOU DON’T WANT THE HORRIBLE SWEDISH KORV. IT HAS NO MEAT, YOU WANT REAL MEAT. HERE, HAVE SOME STEAK [15].

С этими словами он помогает Лео положить на тарелку несколько отличных кусков мяса. Ибо Габи любит наслаждаться благами жизни, даже если они попадаются ему в виде еды или напитков. Поэтому‑то он, вероятно, так сильно возмутился чуть позже, когда я случайно пролил прекрасный виски, которым он меня угостил.

– HELLO DANNY WATTIN. THIS IS SINGLE MALT, NOT FOLKÖL. DRINK IT SLOWLY [16].

Как бы то ни было, встречаться с Габи всегда приятно. Его отец Георг был старшим братом дедушки Эрнста и вырос, в точности как Эрнст, средний брат Хайнц и их младшая сестра Марианна, в городе Бреслау, в Южной Германии. По рассказам я знаю, что они долго вели жизнь, обычную для немецкого среднего класса. Их отец Вильгельм Лахманн владел магазином по продаже мужской одежды и текстиля, а дети играли на пианино, пели в хоре и изучали английский. Им всем хотелось получить высшее образование, и в начале тридцатых годов двое старших детей поступили в высшие учебные заведения. Георг учился на математика, а Хайнц – на юриста.

Нарастающий антисемитизм, конечно, ощущался, но, как обычно говорил Хайнц, "в то время люди были не столь легкоранимы, как теперь". Ненависти к себе они никогда не чувствовали. По крайней мере, до прихода Гитлера к власти. Тогда все сразу ухудшилось. Для детей перемены были больше всего заметны в школе, где все учителя стали нацистами, поскольку иначе они лишились бы работы. Для папы Вильгельма перемены проявились в том, что его магазин, как и остальные еврейские магазины, бойкотировали. И это было только начало. Постепенно стала нарастать ненависть, а права, которые семья всегда считала само собой разумеющимися, отнимались у них одно за другим. Вскоре детям пришлось бросить школу, семья больше не могла содержать себя за счет предпринимательской деятельности.

Чтобы выжить, Вильгельм вместе с двумя старшими сыновьями какое‑то время ездил по провинции и продавал крестьянам кастрюли. Они кое‑как перебивались, но не более, вели жизнь бесправного низшего класса, и каждому было позволено их пинать. Протестовать или сопротивляться, как раньше, когда Хайнц с Георгом дрались с нацистами на улицах, теперь было запрещено, и за это полагалось суровое наказание. Поскольку в обществе не было ни единой группы, которая приняла бы их сторону, семья поняла, что пора искать способ уехать из Германии. В результате Хайнц и мой дедушка начали работать учениками в фермерском хозяйстве, младшая сестра Марианна вступила в еврейскую "Молодежную алию", а старший брат Георг стал руководителем этой организации, боровшейся за возможность эмиграции в Палестину.

От меня, выросшего в мирных условиях, их история бесконечно далека, но она меня пугает. Особенно учитывая политическое развитие в значительной части Европы, где нацизм снова считается в порядке вещей, а экстремистские партии получают все больший вес. Причем происходит это не только в странах, испытывающих экономический кризис, подобно Германии двадцатых годов, но и в нескольких наиболее благополучных, процветающих государствах.

Не знаю, как повел бы себя дедушкин старший брат Георг, доживи он до этого. Возможно, сложил бы чемодан и уехал. Во всяком случае, именно так он поступил тогда. И в отличие от младших братьев, ему таки удалось, вопреки проводимой британским мандатным правительством ограничительной политике по вопросу приема беженцев, в 1938 году попасть в Палестину. Там он прожил десять лет. Женился, обзавелся дочкой и развелся. Потом сражался в рядах британской армии, и в Западной Африке, и в Египте. Встретил новую женщину, женился во второй раз и осенью 1947 года узнал, что скоро опять станет отцом. Все, казалось, складывалось удачно. Конечно, шла гражданская война, но Израиль после прекращения британского мандата в Палестине должен был стать самостоятельным государством. Прибежищем для всех евреев мира.

Однако рождение нации получилось, мягко говоря, драматическим. На следующий день после окончания британского мандата и провозглашения независимости 14 мая 1948 года на Израиль напали пять арабских стран с целью уничтожить еврейское государство.

Подобно большинству мужчин, Георг сражался за свободу своей страны в объединенной еврейской армии. 23 мая, когда его жена могла родить в любой момент, грузовик с Георгом и его людьми попал под обстрел. Они двинули вперед в надежде спастись от снарядов, но тут увидели группу бегущих по дороге из последних сил израильских солдат. Георг понял, что, если они не вмешаются, эти люди погибнут, и отдал приказ остановить грузовик и подобрать их. В тот миг, когда машина притормозила, в нее попал снаряд, и за день до рождения сына Габи старший брат моего дедушки погиб.

В нашем роду существует много подобных историй. О тех, кто наперекор судьбе все‑таки избежал уничтожения, а затем погиб каким‑то иным образом. Один погиб на войне, как Георг, другой утонул в результате несчастного случая, как зять брата дедушки Эрнста, а кто‑то покончил с собой, что было самым распространенным. Наша шведская ветвь отличается наименьшей частотностью несчастных случаев. Возможно, потому что мы, подобно отцу, усвоили присущую нашей новой стране заботу о безопасности. Правда, сейчас мы, как уже говорилось, в отпуске, без ремней безопасности. А принимая во внимание нарастающую интенсивность дискуссии о воровстве сладостей, по крайней мере одна автомобильная авария, вполне возможно, не за горами.

— Знаешь, Лео, – говорит отец, засовывая в рот лакричный батончик, – я предлагаю тебе отныне прятать твои сладости в каком‑нибудь надежном месте. Где‑нибудь, куда Данни заглядывает не слишком часто. Скажем, в душе?

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду? – возмущаюсь я.

Отец широко улыбается моему сыну.

— Смотри, как он разошелся. Он часто так заводится? Прежде чем сын успевает ответить, раздается звонок телефона. Это мама интересуется, как у нас дела.

— Сейчас я тебе расскажу, – говорит отец. – Они пукают и издеваются надо мной. Твой сын и твой внук. А еще они съели все конфеты.

— ЭТО ТЫ ВСЕ СЪЕЛ! – кричим мы с сыном с переднего сиденья с громогласностью Габи Лахмана.