Все, что вы хотели, но боялись поджечь - Анна Козлова Страница 13

Во всех ее упреках, претензиях и нравоучениях я различала только один смысл. Словами «девочка не должна быть такой неряхой!» она говорила мне совсем другое. Она говорила: «Ты не похожа на меня, и поэтому я никогда не смогу тебя полюбить. Ты не умеешь, как я, видеть мелкие бумажки на полу, ты оставляешь гору тарелок в раковине, а не моешь их сразу после обеда, как делаю я, и я никогда не приму тебя. Ты споришь со мной, ты все делаешь мне назло, ты злишься на меня, потому что тебе кажется, что отец ушел от нас по моей вине. Отчасти это так, но я никогда не дам тебе права судить меня и мои поступки. Ты упорствуешь в своем желании отличаться от меня, ты не хочешь прислушаться к моим советам, поэтому мы никогда не будем дружить. Я могу быть дружелюбна только с теми, кто мне подчиняется, а ты не желаешь мне подчиняться, и наша жизнь под одной крышей никогда не будет похожа на жизнь семьи. Она будет напоминать все что угодно — войну, коммуналку, казарму, двухместную палату в сумасшедшем доме, тюрьму, в конце концов, но только не семью».

Да пошла ты к черту, мама, думала я, лежа в кровати, уставившись в потолок ничего не видящими от слез глазами.

В тот день она заставила меня идти на занятия по хореографии в испачканной форме. Надо мной все смеялись, а она стояла в углу и всем своим видом показывала, что такой ценой я расплачиваюсь за собственные ошибки.

В шестом классе к нам в школу пришел новый учитель музыки. Он заменил апатичную, с несложившимся личным тетку, которая предыдущие пять лет непробиваемо играла на пианино полонез Огинского, пока мы орали, щипались и через весь класс бросались скомканными бумажками. Его звали Алексей Николаевич, ему было сорок лет. Он был, наверное, даже красив, и из всего нашего класса он сразу же, безошибочно, выделил меня. Первое время я не понимала причину его повышенного интереса, но этот интерес мне льстил.

Алексей Николаевич был ненавязчив и очень дружелюбен. Он улыбался, встречая меня в школьных коридорах или на лестницах, и при любой возможности говорил, что я очень красивая девочка. Наверное, он чувствовал, что именно этих слов мне не хватало и за них я готова отдать все что угодно. В его глазах я представала красивой, умной, способной, творческой, и меня это окрыляло. После месяца подобных комплиментов я чуть ли не вешалась ему на шею. Во всяком случае, неслась к нему на всех парах и с широченной улыбкой.

И однажды я наткнулась на «музыканта», когда прогуливала урок физкультуры. Я слонялась по школьному двору, а он вдруг вынырнул из-за деревьев, со стороны спортивной площадки.

— Саша? — улыбнулся он. — А что ты тут делаешь?

Я замялась. И не нашла ничего лучшего, как сказать:

— Меня с физкультуры отпустили…

— Отпустили? — Алексей Николаевич смотрел на меня с лукавой недоверчивостью. — По «этому делу»? — вдруг уточнил он. — У тебя живот болит?

Я мучительно покраснела. С двенадцати лет всех девочек один раз в месяц действительно отпускали с физкультуры, но я и вообразить себе не могла, что Алексей Николаевич может быть в курсе таких страшных тайн.

— Нет! — чуть ли не крикнула я. — Нет!

— Да ладно, что ты волнуешься. — Он подошел ко мне и приобнял за плечи. — Хочешь, пойдем ко мне?

Еще вчера я бы, не раздумывая, сказала «да», но тогда, в тупике школьного двора, под сенью цветущих лип, я почувствовала в учителе музыки что-то угрожающее и непонятное. Он странно себя вел, у него вспотел лоб, он излучал какую-то невыразимую, но ясную для меня опасность.

Я помотала головой, пытаясь от него отстраниться.

— Куда ты? — спросил он шепотом.

Я начала вырываться из его объятий активнее.

И тут он вдруг с силой притянул меня к себе, и его руки сжали то, что в будущем обещало стать моей грудью. Я окаменела, как в столбняке, я не могла пошевелить ни ногой, ни рукой и, что самое ужасное, не могла вымолвить ни звука. А его руки щупали меня везде. Я не знаю, сколько это продолжалось, но точно помню, что вдруг громко всхлипнула и он отошел. Я стояла в неестественной позе под липами, а Алексей Николаевич быстро уходил в сторону школы.

Следующим уроком обещала быть музыка, и я не выдержала. Я убежала домой.

Вечером мама выслушала мой сбивчивый рассказ и ужасно разозлилась.

— Ты вообще понимаешь, что ты мне сейчас говоришь? — закричала она. — Ты понимаешь, кто ты?!

Такой поворот стал для меня неожиданностью. Я не смогла ничего возразить, я просто слушала ее.

— Зачем ты к нему ходила, дрянь такая?! — визжала она, через каждые две секунды одергивая воротник блузки. — Ты что, не понимаешь, что он — мужчина?!

— Он обнимал меня и трогал меня через трусы! — вдруг точно так же, как мама, завизжала я. — Я не виновата! Он не отпускал меня!

— Не отпускал тебя, мерзавка, да? — Мама сцепила руки, и я увидела, как на ее ладонях проступают красные полумесяцы от ногтей. — А почему же, как ты думаешь? Может, потому, что ты, сучка, к нему лезла, лезла к нему, гадина ты такая, отвечай мне! Отвечай мне сейчас же!

— Ты что, больная?! — Я зарыдала. — Ты думаешь, я виновата в том, что он ко мне пристает?!!

— А кто же еще? — не отступала мама. — Кто, как не ты? Ты ведь, наверное, очень хочешь иметь отца, вот и лезешь ко взрослым мужикам, но пойми, идиотка, что у них это вызывает совсем другие мысли! Понимаешь ты это или нет?! Ты посмотри на себя в зеркало! Ты же здоровая кобыла! Ты меня уже больше! Ты что, думаешь, тебя кто-то воспринимает как маленькую девочку?!

Она орала на меня весь вечер и половину ночи. Наверное, впервые за всю жизнь я не уступила ей. То есть не признала привычно свою вину за происшедшее. Я настаивала на своей невиновности и тем самым разъяряла ее еще больше.

Но никакого удовлетворения мне это не принесло. Спать я легла растерянной, испуганной и полностью опустошенной.

Следующим утром я пришла в школу. Ничего не изменилось. Во время большой перемены я увидела Алексея Николаевича. Он разговаривал с завучем. Все выглядело вполне обычно, как всегда. Завуч, в своих идиотских очках с затемненными сероватыми стеклами, упрямо трясла головой, а «музыкант» иронично ей улыбался. Увидев меня, он несколько секунд смотрел мне в глаза, а потом подмигнул. Я боялась его, но после этого интимного подмигивания мне показалось, что между нами есть секрет. Не то чтобы существование этого секрета доставляло мне удовольствие, дело было в другом. Мне нравился Алексей Николаевич, и мне не нравилось то, как он вел себя со мной на заднем дворе школы. Мне хотелось, чтобы мама защитила меня от него, но она не защитила, и я не видела иного пути, кроме как ждать предложений от Алексея Николаевича.

Иногда на переменах я не ходила в столовую, а смотрела на девочек из старших классов, стайками собиравшихся в вестибюле школы. Они были разными, но я всегда могла выделить из них ту, которая нравится мальчикам. Такие девочки не были особенно красивыми, умными, стильными, но их тела были умнее их. Это и был джокер. Вся хрень, которую они несли, обесценивалась и исчезала в свете тех прекрасных и соблазнительных поз, которые они принимали. Их секс шел изнутри, они ощущали его, но не могли объяснить, в иные моменты он думал за них. Я поняла, что отличаюсь от этих старших девочек тем, что меня еще не начало распирать откуда-то снизу и неумолимо. Я не чувствовала. И пока не хотела.