Великолепные руины - Меган Ченс Страница 13

По дороге домой Голди будто позабыла о моем существовании. Даром что я сидела рядом… Кузина молча смотрела в окошко, а когда мы приехали и вошли в дом, она вихрем взлетела по лестнице на второй этаж, оставив меня в холле в одиночестве.

– Мэй, это ты? – возникла в коридоре тетя.

Вид у нее был истощенный и болезненный, но она бодрствовала и держалась настороженно. С робкой улыбкой, словно побаиваясь моей реакции, Флоренс промолвила:

– Я – твоя тетя. Прости меня, пожалуйста, за то, что не смогла тебя встретить.

Как и предупреждала меня кузина, тетя не помнила о своем приходе в мою комнату ночью. Но Голди выставила ее полусумасшедшей, а я никаких признаков безумия в ней не заметила. И испытала невероятное облегчение.

– Как же я рада, что наконец-то вас вижу, тетя Флоренс! – громко выпалила я и обняла ее.

Тетя сначала застыла, но потом тоже обвила меня руками. А когда через несколько секунд я отступила назад, в ее глазах стояли слезы. Тетя достала носовой платок и промокнула их:

– Где Голди?

– Она поднялась в свою комнату. Я могу за ней сходить…

– Нет-нет. Пожалуйста, не надо. – Губы тети снова задрожали в вымученной улыбке. – Не надо ее беспокоить. Я бы хотела пообщаться с тобой, узнать тебя лучше. Тет-а-тет. Ты не откажешься почаевничать со мной, милая Мэй?

– С удовольствием.

Тетя повела меня по безлюдному коридору – сначала налево, потом направо… И еще раз направо, пока мы не оказались в той самой части, где накануне ночью я заплутала. Меблированная комната на самом деле оказалась тетиной гостиной. Почему она обитала в практически пустом крыле дома? Меня снова встретили инкрустированные самоцветами глаза стеклянных зверей, выставленных напоказ на каминной полке и овеянных облачком пачули.

Когда тетя Флоренс жестом пригласила меня сесть, я сделала это с охотой. На столе уже стояли заварной чайник и два подноса – один с изысканными сэндвичами, другой с пирожными. Они выглядели очень аппетитными, но в «Эмпориуме» мы с Голди перекусили, а проявившееся у меня позднее чувство голода заглушило страдание кузины в «Пэлэсе».

Сцена в баре встала перед глазами: миссис Деннехи касается руки дяди Джонни. Через миг в ушах зазвучало признание Голди: «Она не знает… И не узнает». Мне сделалось не по себе, и я поспешила отмахнуться от этих видений и слов.

Тетя села в кресло напротив:

– Тебя не затруднит налить нам чай? У меня что-то руки сегодня трясутся.

В действительности она дрожала всем телом. Ее ноги подкашивались и заплетались, с губ то и дело слетали вздохи, руки не могли найти себе места, а глаза упорно смотрели на закрытую дверь, словно ждали, что она вот-вот откроется и кто-нибудь вторгнется в комнату. Казалось, Флоренс ощущала себя неуютно «в собственной шкуре».

Я согласно улыбнулась и разлила чай по чашкам. От сахара и сливок тетя отказалась. Я тоже не стала их добавлять, но, сделав глоток, едва не поморщилась: чай был холодным и горьким, как будто бы – позабытый – настаивался в тетиной гостиной несколько часов. И мне снова вспомнились прошлая ночь и намек кузины на сумасшествие матери. Как долго тетя Флоренс прождала здесь, когда мы вернемся? Тетя подула в чашку, очевидно желая остудить давно остывший чай, отпила его и снова подула. Она ничего не сказала, только неясно улыбнулась и сделала еще один глоток. Словно не сознавала, что в воздухе между нами повисло выжидательное молчание. У меня скопилась тьма вопросов, но холодный чай и то, что это под собой подразумевало, растревожили меня. Раздумывая, как бы половчее завести разговор о матушке, я окинула комнату взглядом. Увиденное наводило на мысли о беспокойном, мятущемся рассудке: незаконченная вышивка, недовязанные кружева, недоделанная аппликация из засушенных цветов с разбросанными вокруг и уже обесцветившимися бутонами.

А затем я увидела на столе – за грудой ниток для вышивания – кувшинчик из-под драже. И на какой-то миг перенеслась назад в прошлое – в тот день, когда я поддалась вспышке гнева, и точно такой же кувшинчик скатился со стола, ударился о пол и рассыпался на мелкие кусочки, склеить которые уже не представлялось возможным; осколки толстого стекла лишь укоризненно поблескивали в свете лампы.

Тетин кувшинчик был целым. И тоже имел форму знаменитого колокола Свободы – как и наш с мамой сувенир с Филадельфийской Всемирной выставки. Я поглядела на характерные трещинки в форме – надпись, которую я выучила наизусть и помнила на память: «ПРОВОЗГЛАШАЕМ СВОБОДУ ВО ВСЕЙ СТРАНЕ! Всемирная выставка – столетняя международная выставка 1776–1876». Как часто я водила пальцами по этим буквам, представляя себе конфетки, некогда лежавшие в кувшинчике. «Шоколадные драже. Вкусные! Хотя мне досталась всего пара штучек». Я вспомнила вопрос, заданный мною матушке: «А куда делись остальные?», ее задумчивость и тихое: «Я отдала их кое-кому на хранение; я не хотела съесть все сразу, понимаешь… мне хотелось их сберечь… Но потом их не стало…» Для меня услышать такое было трагедией: «Что ты хочешь сказать? Как это – не стало?» «Она съела их… Я отдала их одной женщине…»

Сестре? Вот она – зацепка, которую я искала!

– Этот кувшинчик… Он ведь со Всемирной выставки, верно? У моей матушки был такой же.

– У каждой из нас был такой кувшинчик, – откликнулась тетя.

– В нем лежали конфетки, шоколадные драже… – подсказала я ей.

– В самом деле? – хлебнула свой холодный чай тетя Флоренс. И наклонила голову так, словно копалась в воспоминаниях. А затем обрадованно воскликнула: – Ах, да! Теперь вспомнила! Шарлотте драже не понравились, и она отдала их мне, а потом плакала, потому что я их съела. Можешь себе вообразить? Она попросила вернуть конфетки уже после того, как я их съела! И подняла такой ужасный шум, что мама отправила меня спать без ужина. Я тогда сильно разозлилась на Шарлотту… А знаешь, ты выглядишь не так, как я себе представляла. Но рот у тебя Кимблов.

Слова тети Флоренс огорошили меня. От матушки я слышала совсем другую историю. Я попыталась сопоставить оба рассказа, но оброненное под конец замечание тети отвлекло на себя все внимание. Рот Кимблов?

– Я думала, что похожу на отца…

– На твоего отца? – Хмурое выражение исказило все тетино лицо, ото лба до подбородка. – Нет-нет!

– Нет? Вы знаете, как он выглядел? Вам известно, кем он…

– Я его едва помню. Одно из мимолетных увлечений Шарлотты….