Народный фронт. Феерия с результатом любви - Алексей Слаповский Страница 12

– Ольга Олеговна, придушите меня!

– Ложись спать! – ответила она.

Ответила грубо – если слушать звучание голоса, но я понял, что за этой грубостью скрывается иное. Она бы и рада придушить меня, но сопротивляется своему желанию, сдерживает себя, не хочет обнаружить свою Любовь, не видную никому, в том числе, возможно, и ей самой.

Я лег спать счастливый.

Двадцать Четвертое число, день.

Всесильный Диммер!

Комиссия действительно явилась – во главе с главой губернского Минздрава Робертом Петровичем Коврижным. Я видел его ранее: обаятельный, внимательный человек, как и положено тому, кто печется о здоровье двухмиллионной губернии.

О его появлении мы узнали косвенно, по разным признакам. Нам поменяли постельное белье, разрешили почистить зубы, дали на завтрак манную кашу на молоке, а не на воде, а также компот, а не мутный чай, который, предполагаю, варят в ведре, и стерли пыль на подоконниках (обычно этого не делают: больные к окнам подходят, о подоконники опираются, все вытирается само собой). Нет, нам и раньше время от времени меняли белье, разрешали чистить зубы и давали компот и молочную кашу – но не каждый же день! Вывод напрашивался сам собой, поэтому я провел экспресс-совещание, объединив для оперативности тайное и явное отделения Фронта, предупредил, что все должны говорить о себе правду: что они бойцы Народного Фронта. Таким образом мы в корне изменим унизительное положение, в котором оказались, когда всё решили за нас без нашего участия.

Возражений не было.

Но все с самого начала пошло не так.

Коврижный прибыл в сопровождении свиты, состоящей из многочисленных замов и помощников. Мы приготовились выложить чистую правду, но никого ни о чем не спрашивали. Коврижный осматривал палату и больных общим взором, иногда останавливаясь взглядом на тех больных, к которым его подводил Попченко. А подводил он не ко всем подряд. Вкратце излагал историю болезни, Коврижный с должностным интересом выслушивал и шел дальше. Изредка комментировал. О Дяде, глядящем открыто и весело, по-детски, отозвался: «Вот счастье – никогда не взрослеть! Все бы хотели, я думаю». И все заулыбались и кивнули, хотя я проницательно увидел, что они лукавят – не взрослеть никто не хотел.

О Стюшине, страдающем предчувствием Черного Дня, сказал: «Вот так гребем под себя, гребем – и к чему это приводит?» – и оглянулся на замов, и те опять закивали, каждый с таким видом, будто никогда в жизни не греб и крайне осуждает тех, кто гребет.

Бывшему психиатру Фейгину министр пожал руку как бывшему коллеге.

– Держитесь? – спросил Коврижный, имея в виду, что тот сопротивляется еще не наступившему сумасшествию.

– Аллах акбар! – выпалил Фейгин.

– Держится! – пояснил Попченко, как переводчик.

– Воистину воскресе! – Фейгин не оставил без ответа и его.

– Во дает! – простодушно рассмеялся Машонкин, который был в свите врачей.

Фейгин посмотрел на него в упор, вытянул руку и произнес:

– Изыди!

– Ну, ничего, ничего! – ободрил Фейгина Коврижный. – Держйтесь.

Спросил он еще о чем-то Жана Антре (он же Ретире), но тот ответил на своем неразгадываемом французском.

После этого министр направился было к закутку Диммера. Я понял, что акция срывается, и, сделав два решительных шага, встал на его пути. Тут же рядом с министром возник Ленечка с рефлекторно сжавшимися кулаками. А Ольга Олеговна достала шприц, и я ее понимал: Любовь Любовью, а Долг Долгом.

– Уважаемый Брат, министр здравоохранения Коврижный Роберт Петрович! – сказал я. – Я знаю, что по инстанциям наш исполняющий обязанности Главного врача Попченко Виталий Иванович доложил, что среди больных создан Народный Фронт. Должен Вам сообщить, что он на самом деле создан, но не на бумаге, каким написал его Виталий Иванович, а по правилам, то есть он существует в действительности! Уже одно это говорит о неполном служебном соответствии Попченко Виталия Ивановича!

Министр выслушал меня с нескрываемым удовольствием. Меня эта реакция удивила, я ждал возмущения и гнева. Ну, то есть, как после молнии ждешь грома, а его почему-то нет. Излишне пояснять, что молнией был я. Но Коврижный не захотел стать громом.

– Кто это? – спросил он Попченко.

– Лунев Константин Константинович, навязчивые идеи, маниакально-депрессивный психоз. Он глухонемой вообще-то, – ответил Попченко.

– А говорит вроде бы? – заметил министр.

– Это ему так кажется.

– Но мне-то не кажется? Или как? – не понял Коврижный.

– Вам не кажется, потому что вы ведь здоровы, – либерально пошутил Попченко. – А ему кажется, потому что он больной. Он и не слышит ничего.

– А по губам читать умеешь? – спросил Коврижный.

– Вас уводят в сторону, я все прекрасно слышу, повторяю: эти люди, чуя опасность, дискредитируют идею Народного Фронта.

– Вот видите! – сказал Попченко. – И всегда так. Ему говоришь одно, а он слышит другое. То есть не слышит.

– Прямо как моя теща! – пошутил Коврижный, и все рассмеялись.

Я упорно хотел продолжать свою миссию, хотя Ленечка показывал мне кулак, но тут Коврижный повернул в сторону перегородки-ширмы, за которой эксклюзивно обитал Лев Борисович Диммер. Тот вальяжно сидел в кресле возле приоткрытого окна и смотрел маленький телевизор. Возможно, он этим поведением не хотел выдавать министра, не хотел, чтобы все догадались, что именно он его вызвал.

Когда Коврижный и свита приблизились, Диммер соизволил встать и протянул руку министру.

– Здравствуй, Роберт Петрович! – по-свойски сказал он ему.

Но тут же Ленечка и еще один Медбрат подошли с боков к Диммеру и взяли его за руки, включая протянутую.

– К сожалению, состояние не улучшается, – вздохнул Попченко. – Больной находится в заблуждении, считая себя виртуозом финансов, хотя у него за душой ни гроша нет.

– Это у тебя нет! – огрызнулся Диммер. – А скоро и должности не будет. Роба, ты что? Я, когда звонил, только вкратце тебе обрисовал ситуацию…

– Минутку! – перебил его министр. И обратился к Попченко. – А разве здесь больным разрешены телефоны? И почему перегородка? Почему телевизор? Почему окно открыто?

Попченко только пальцами щелкнул – Ленечка с напарником за пару минут убрали и перегородку, и телевизор, забрали из-под подушки телефон, закрыли окно. Лев Борисович только рот приоткрыл, от изумления не имея сил вымолвить ни слова.

Наконец он обрел дар речи.

– Послушайте, Вы чего это… Да я губернатору…

– Губернатор Вами интересовался, – поспешил прервать его Коврижный. – Просил меня уточнить, зная, что я буду инспектировать клинику, нет ли с Вашей стороны симуляции. Если Вы здоровы, губернатор даст указание немедленно привлечь Вас к суду.