Сказки женского леса - Анна Бялко Страница 12

– Зеркало там.

Маруся приняла шубку в руки. Первых впечатлений было сразу два. Легчайшая, почти невесомая. Мягчайшая, нежная, как... Как... У Маруси и сравнений-то не было подходящих. Она ничего такого мягкого в жизни не гладила, разве что кошку Катькину, персидскую, но и та была жестче.

Маруся осторожно вынула из шубки вешалку. Подкладка была шелковой, тисненой, благородного серого цвета. Не стыдно хоть наизнанку носить. Маруся вспомнила гадкую клетчатую саржу на подкладке ее собственного зимнего пальто и свою неловкость в гардеробе консерватории.

А мех... Он был светлый, но не ровный светло-серый, а каждая ворсинка снизу светлее, а сверху, на кончике, почти совсем черная, и поэтому по нему все время пробегали муаровые узоры. Шубка была живой, дышала...

Зажмурившись, Маруся нырнула в рукава, накинула шубку на плечи – веса совсем не чувствовалось, запахнулась, шагнула вслепую к зеркалу. И открыла глаза.

Шубки не было. И Маруси не было. На нее смотрела незнакомая женщина. Очень дорогая, очень изящная, а главное – очень красивая. Сияли лучистые серые глаза, золотились волосы на висках. Благородный мех ласково обнимал хрупкие плечи. Образ был настолько естественным, настолько единым, что в это трудно было поверить. Даже грязноватые по ноябрьской погоде и оттого безошибочно Марусины ботики, торчащие снизу, не портили картины.

Маруся еще повертелась перед зеркалом так и сяк, открывая в шубке все новые достоинства. И длина – чуть ниже колена – идеальная, и кожаные вставочки по бокам и внутренней стороне рукава – силуэт стройней кажется и мех вытираться не будет, и застежка – защелкивающийся крючок, и воротник – отложная стойка, можно поднять и закутаться до ушей... Словом, сбыча мечт, воплощение идеала.

Шубку надо было покупать. В Марусиной душе случилось раздвоение... ну не личности же, а чего там бывает внутри... Одна половинка кричала, что это ее, что она достойна, заслужила, что в конце-то концов, каждый человек имеет право... А другая бубнила, упираясь, что денег нету, носить некуда, жалко, и вообще это – роскошь, а значит, излишество.

Так, раздираемая надвое, Маруся и подошла с шубкой к прилавку, робко вопрошая, сколько стоит. Продавщица назвала сумму.

Маруся ахнула.

Сумма была больше Марусиной зарплаты не вдвое, как она робко надеялась, не втрое, как она могла предполагать в самых страшных своих мыслях, а примерно впятеро. Да и то с учетом всех премий.

Никаких шансов у Маруси не было. Даже если она будет полгода питаться акридами и откладывать все до копеечки, нужная сумма может не набраться, не говоря уже о том, что через полгода питания этими самыми акридами шубку будет просто не на что одевать. И потом – мелькнула совсем уж безумная мысль – акриды дорогие, это какие-то черви специальные, в общем, роскошь...

Очевидно, все эти мысли явственно отразились на Марусином лице, потому что продавщица ответно буркнула:

– А че ж вы хотели, гражданка? Белый песец, как новенький... Они вон, на рынке-то, втрое стоят.

Маруся ее почти не слышала. Сгорбившись и поникнув, она побрела прочь. Исчез волшебный образ гордой красавицы в мехах, будто и вовсе не появлялся. И правильно, и поделом, нечего было и лезть с самого начала. Известно же: шубы не для нее, у нее есть пальто, и будет с нее, и расстраиваться бы не пришлось. Пускай в шубе другие ходят, как Катька. А она купит книгу, внеочередную, даже детектив, и это послужит ей утешением.

Маруся взяла себя в руки и стала жить дальше привычным образом. Только в комиссионку заходила чаще, чем раньше. В среднем раза два в неделю. В конце концов, у нее был повод – она же юбку так и не нашла. А то, что, заходя, она каждый раз кидает печальный взгляд в сторону шубки, все еще висящей за прилавком, – ее личное дело. И ничего лишнего в этом нет.

Пока однажды, в очередной свой заход, она не увидела свою шубку на плечах какой-то мерзкой тетки, стоящей перед зеркалом. На тетке шубка смотрелась, как на корове седло, но главное было даже не в этом. Главное было в том внезапном, жутком ощущении страха и потери, которое охватило Марусю. Пока шубка висела себе в магазине, она была ничья, просто шубка сама по себе, и с этим Маруся смирилась. Но видеть ее на ком-то оказалось невозможно. А если эта мымра ее сейчас купит и унесет, и она, Маруся, никогда ее не увидит? Это нечестно, неправильно, так нельзя.

К счастью, шубка тетке не подошла, она сняла ее и, помятую, вернула продавщице. У Маруси отлегло от сердца, и она нашла в себе силы уйти, хотя полностью покой к ней так и не вернулся.

Весь остаток вечера Маруся провела в размышлениях. Конечно, это ненормально – так убиваться из-за какой-то тряпки. Даже если это не тряпка, а шубка. Но, с другой стороны, ей, наверное, первый раз в жизни чего-то хочется с такой нездешней силой. И, может, все-таки следует пойти на поводу у мечты? Кто сказал, что мечтать надо только о высоком? Сам-то, небось, не ходил всю жизнь в суконном пальто...

На самом деле у Маруси была одна-единственная ценная вещь. Из разряда безусловной роскоши. Никогда никем не используемая, она лежала, спрятанная в таких глубинах как шкафа, так и Марусиной памяти, что ее почти что и не было.

Это было золотое кольцо. Марусе его отдала перед смертью мама, а той, в свою очередь, ее мама, а у той оно появилось от мужа, Марусиного то есть деда. Дед привез его с войны как немецкий трофей. Где уж он его нашел в военной Германии, с какого снял пальца, так и осталось тайной.

Кольцо было роскошным, богатым и, наверное, очень дорогим. Оно изображало свернувшегося льва, который держал в лапах драгоценный прозрачный камень. Глаза у льва были зеленые, из вставленных камушков, а в раскрытой пасти виднелся красный язык. На шее льва был надет чеканный ошейник, тоже покрытый каменными блестками. Маруся не разбиралась ни в драгоценностях, ни в камнях, но судя по тому, как все сверкало и переливалось... И работа... Кольцо явно было старинным, ничего похожего ей никогда не встречалось ни у кого из знакомых, даже у Кати, которая это дело любила.

Конечно, ни Маруся, ни ее мать, ни бабка никогда в жизни не надевали это кольцо. Оно и не воспринималось никогда как кольцо, то есть вещь, которую в принципе можно носить. Оно и вообще-то как вещь не воспринималось, просто было вот – и все. Семейная реликвия.

Маруся знала про него еще с детства, оно всегда лежало у матери в шкафу под бельем, завернутое в носовые платки. Как-то однажды, когда матери не было дома, маленькая Маруся показала его подружке Катьке и только по ее округлившимся глазам поняла, что обладает чем-то ужасно ценным.

«Продам, – решительно думала Маруся, – я его продам. Зачем оно мне? Никогда в жизни мне его не носить, и детей у меня нет, так что и оставлять некому». Вот только кому продавать? И почем? Впрочем, с ценой еще понятно, надо, чтобы хватило на шубку, а вот кому? Не нести же его на работу...

Маруся знала, что существует такая вещь, как ломбард. Туда все сдают золотые вещи и шубы. Но почему-то само слово «ломбард» ей не нравилось, было в нем что-то стыдное, что-то, никак не складывающееся ни с ней самой, ни с ее шубкой. Нет, туда она не пойдет. Но ничего другого в голову не приходило. Ну откуда ей знать, что в этом мире делают люди, желающие продать дорогую золотую вещь.