Слепые подсолнухи - Альберто Мендес Страница 12

Хуан Сенра, преподаватель по классу виолончели, произнес «да» с замиранием сердца, с волнением, с каким обычно произносят вслух слово ворожбы, и тем самым, хотя и не осознавал этого, спас себе жизнь.

— Вы действительно были с ним знакомы? — задал вопрос полковник Эймар, отбросив сонливую усталость и подавшись немного вперед, словно перед ним был настоящий подсудимый. В глазах светился неподдельный интерес и любопытство, обычно свойственное специалистам-энтомологам, в руки которым попадается нечто живое, крошечное, шевелящееся.

— Да.

— Да, господин полковник! — грозно рявкнул офицер.

— Да, господин полковник!

Хуан Сенра проснулся затемно. Поднялся с рассветом, влез в голубой комбинезон, натянул полосатый пуловер, который спасал его от холода и создавал иллюзорное ощущение надежного кокона, убежища, защищающего и от страха тоже. Был он человеком на редкость тощим. Когда он сглатывал от страха, кадык судорожно дергался. Тоска и подавленность, навалившиеся на него неимоверной тяжестью, согнули его. И без того худощавая фигура выглядела по-стариковски согбенной, отчего смотреть на это жалкое подобие человека было противно до тошноты.

— Где?

— В тюрьме Порльер.

Полковник Эймар был мелковатым, просто крошечным. Казалось, будто его рук едва хватало, чтобы с трудом удерживать между указательным и безымянным пальцами зажженную сигарету. Маленькие ногти от курения пожелтели, приобрели грязновато-янтарный оттенок, словно их слегка поджарили до появления корочки табачного цвета. Худая, птичья шейка (птицы — вестника дурных предзнаменований) хилым ростком пробивалась из тугого воротника. Форменный китель, увенчанный стоячим накрахмаленным воротником, выглядел мешковатым, непомерно большим и до последней степени изношенным. Разительным контрастом столь невыразительной фигуре были усики. Изящные, изумительно подстриженные и уложенные, они идеально соблюдали горизонтальную линию и придавали хозяину вид едва ли не свирепый. Без сомнения, обладатель таких усов не способен улыбаться. На груди бравого офицера блестящей броней теснились многочисленные медали, которые он вряд ли мог заслужить героическими подвигами.

— В тюрьме Порльер, господин полковник! — рубанул Эймар.

— В тюрьме Порльер, господин полковник!

— Когда?

— Его доставили из тюрьмы Шамбери в мае тысяча девятьсот тридцать восьмого года, господин полковник!

Трибунал состоял из трех человек, но ни капитан Мартинес, ни младший лейтенант Риобоо лишних вопросов не задавали. Сидели молча, откинувшись на спинки стульев, всем своим видом показывая важность соблюдения иерархии и субординации.

Подле обвиняемого, которому стоило немало усилий, вероятно только от страха, стоять по стойке «смирно», устроился лейтенант Алонсо, исполнявший обязанности секретаря трибунала. Лейтенант, обычно лениво слушавший робкие ответы преступника, вдруг оторвался от своих ярких, цветастых рисунков гордо реющих знамен. Пестрых полотнищ было уже немало, они вздымались, громоздились друг над другом. Образовывали бесконечное поле, задрапированное бесчисленными неподвижными штандартами, без единой складки, будто в мире вовсе не бывало ветров. Лейтенант Алонсо оторвался от своего шедевра, бросил взгляд на полковника Эймара — тот не глядел на него — и вновь с головой окунулся в искусство. Он восседал за школьной партой и, возможно, поэтому абсолютно по-ученически держал спину ровной, словно прилежный школьник. Сейчас он вновь принялся тщательно прорисовывать острие пики, венчающей боевое знамя. Алонсо был блондином, точнее, альбиносом, причем довольно пухлым. Весьма странное сочетание противоречащих друг другу черт. Тем поразительнее было его сходство со снеговиком.

— Так, значит, вас зовут…

Хуан Сенра назвал свое имя, умолчав о воинском звании, добавил, что является санитаром тюремной службы. Конечно, он не все рассказал о себе. Но, по крайней мере, он не солгал ни в чем. «В 1936 году я учился в консерватории и одновременно на третьем курсе медицинского факультета, поэтому был направлен в санитарную службу, господин полковник!»