Повинная голова - Ромен Гари Страница 12

— Господин Кон, я же просил вас не надоедать нашим гостям!

Джим Чеффи из Милуоки испепелил его взглядом.

— Оставьте парня в покое!

Он повернулся к Кону, мучительно соображая, как бы его подбодрить, сказать что-нибудь жизнеутверждающее, оптимистическое, одним словом, что-нибудь американское.

— Держите связь с нашим консулом. Сноситесь с ним регулярно, и вы будете в надежных руках!

Ничего не понимавший Дженкинс имел вид полного идиота. Старушки плакали. Кон утирал глаза, Джим Чеффи шумно всхлипывал и сморкался. Кон был так тронут, что хотел горячо обнять американца, но тот проворно отступил в сторону. Кон взял «Геральд трибюн» и протянул соотечественникам.

— Вы забыли газету…

Все трое с трогательным единодушием сделали шаг назад. При мысли, что можно коснуться газеты, наверно уже заразной, они побледнели как смерть.

— Нет-нет, оставьте ее себе!

Чеффи, махнув на прощание рукой и подталкивая перед собой своих спутниц, ретировался в номера. Кон представил себе, как все они, раздевшись догола, протирают друг друга спиртом, не пропуская ни одного укромного уголка. Он направился к кассе и предъявил чек.

— Обменяйте, пожалуйста.

Кассирша надела очки.

— Триста долларов? Что вы им такое рассказали, господин Кон?

— Это старые друзья моего отца, — ответил тот. — Вы не могли бы побыстрее?

Но было поздно. Сзади раздался звериный рев и приближающийся носорожий топот: Матаоа несся вниз по лестнице, бранясь как извозчик, лицо его, обычно похожее на ритуальную маску, искажалось нервными судорогами. Он набросился на Кона и стал толкать его к выходу.

— Я запрещаю вам впредь переступать порог гостиницы, ясно? Я вам покажу, как терроризировать моих клиентов и плести им черт знает что.

— Неужели они пожаловались?

— Конечно, а вы как думали? — закричал Матаоа. — И еще грозили добиться у руководства компании моего увольнения за то, что я пускаю в отель прокаженных…

Кон был шокирован.

— Ах, мерзавцы! Какое бессердечие! Вот люди! Я возмущен до глубины души!

— Вы все сказали? А теперь вон отсюда!

Кон почувствовал, что его хватают за шиворот и выпроваживают пинком под зад. На автостоянке перед гостиницей был народ: Кон с удовлетворением подумал, что в очередной раз сделал нечто полезное для престижа белого человека в Океании. Трое бельгийцев, только что приехавших из Конго и еще не успевших опомниться, мрачно уставились на него. Кон дружески кивнул им и уже хотел было повернуться и уйти, как вдруг его сбил удар в челюсть.

Он оказался на земле, но быстро вскочил и вовремя отступил назад, ибо один из бельгийцев, сжав кулаки, надвигался на него. Кон, крича и ругаясь, увеличил на всякий случай дистанцию между ним и агрессором.

— Ах ты босяк поганый! — Бельгиец был в таком бешенстве, словно происшедшее затрагивало его лично. — Если ты станешь позволять туземцам давать тебе пинки под зад, нам всем каюк. Понял? Каюк! Белых вышвырнут отсюда вон, начнется полный бардак, резня и грабеж, как в Конго. Но тебе-то всё до лампочки, да?

— Ну-ну-ну! — произнес Кон, потирая щеку.

Опять из-за него кто-то потерял лицо. Как, черт побери, они еще ухитряются его терять?

— Вам-то что? — спросил он с сильным американским акцентом. — Я консул Соединенных

Штатов и не потерплю, чтобы меня отчитывали такие, как вы!

Бельгийцы на миг онемели.

— Вы американец?

Судя по всему, это резко меняло дело.

— Вот моя визитная карточка…

Кон всегда носил при себе, в джентльменском наборе профессионального пикаро, визитную карточку почетного консула США в Папеэте, которого ненавидел всей душой, потому что этот сукин сын примерно раз в месяц требовал его высылки. Бельгийцы посмотрели на карточку. Лица их неожиданно просветлели. Тот факт, что представитель Соединенных Штатов мог так низко пасть, подарил им нечто похожее на счастье. Учитывая скорость, с какой в Папеэте распространяются сплетни, слух об оскорблении, нанесенном звездно-полосатому флагу, мгновенно облетит весь город, и Томас Джефферсон-младший будет с недоумением задаваться вопросом, почему французы и таитяне как-то странно ухмыляются, глядя на него.

Кон удалился, весьма довольный собой. То, что он проделал, несомненно принадлежало к области высокого искусства.