Музыка пчел - Эйлин Гарвин Страница 12

Год наконец-то перевалил через зябкую орегонскую зиму и теперь намекал на скорый приход лета. В такие ночи, когда заходит солнце и наступают сумерки, небо окрашивается в невозможный желто-зеленый оттенок на фоне черных холмов. Джейку всегда нравилось смотреть, как освещение синюшных оттенков припадало к линии горного хребта, словно антитень. Он смотрел на нее, вспоминая первый раз, когда был признан достаточно большим, чтобы так поздно гулять на улице. На школьной площадке тогда проходило родительское собрание. Он закручивался на качелях из шины, смотрел в темное небо и ждал свою мать, ощущая себя таким большим мальчиком.

Он слышал, как вода стекает по оросительному каналу вдоль обочины Рид-роуд. Поздним мартом талые воды текли с горы Худ и затопляли дренажные канавы, а ночной воздух наполнялся запахом свежераспустившейся зелени – характерным ароматом ранней весны. Именно поэтому, среди прочего, он так любил сидеть во фруктовых садах после наступления сумерек – до того несчастного случая.

Он перевернулся на спину и прислушался к лягушачьему хору в канаве. Вспомнил свой вечный спор с Ноем о том, куда деваются зимой эти твари размером с большой палец руки. Ложатся в спячку или умирают? Как они узнают, что пришла пора выходить на поверхность и начинают с надеждой квакать в холодной ночи? Почему он лежит рядом с канавой? Время замедлилось, маленькие лягушата квакали как метроном в этом чистилище. Метроном. Отсчитывающий время, как огромный барабанящий хвост Чейни.

Анджела, сестра Ноя, нашла Чейни, когда одним осенним днем пошла погулять после школы; мальчики тогда пошли в девятый класс. Его тощий полосатый зад и отсутствие ошейника выдавали в нем собаку без хозяина. Пара уморительных ушей болтались вверх или вниз, как лопасти вертолета. Сзади хвост отсчитывал ритм его счастья, когда он резвился на своих огромных лапах, с белыми носочками на трех из них. У него был толстый нос, короткая морда, а уголки пасти растянулись в бесконечной улыбке. Один глаз – голубой, другой – коричневый. Ной заметил, что собака очень похожа на бывшего вице-президента Дика Чейни – если бы тот хоть когда-нибудь улыбался. Имя к нему так и прицепилось.

В тот день Анджела привела его к себе домой, Чейни запрыгнул на Джейка и потом на Ноя, прибив руки и ноги в земле своими лапищами.

– Ой! Господи! Фу, собака. Фу! Сидеть! Зверь! – заорал Джейк.

Пес рванул скакать маленькими счастливыми кругами по всей гостиной.

Надежда Ноя и Анджелы оставить дворнягу у себя испарилась, как только их мать появилась в дверях.

– Абсолютно точно нет, – сказала миссис Кац. – Отведите его в окружной приют. Немедленно.

С миссис Кац спорить бесполезно. Джейк хотел, чтобы его мама хоть иногда теряла терпение или спорила с отцом. Может быть, он решил взять собаку к себе, только чтобы позлить Эда.

– Мне кажется, пес классный. Маленький панк-рокер! – сказал он, потянув собаку за большие уши. – Куплю для него ошейник с шипами. Пойдешь со мной домой, собакен?

Пес компанейски ткнулся носом в плечо.

Миссис Кац прекратила резать лук и зыркнула на Джейка.

– Джейкоб Стивенсон. Не смей говорить своей несчастной матери, что ты взял эту собаку из-за меня.

– Его здесь никогда не было, миссис Кей, – сказал Джейк, подняв в воздух два пальца. – Честное скаутское. Я нашел его в школе.

Миссис Кац засмеялась и покачала головой.

– Удачи, Джейкоб.

Как только Чейни появился в его жизни, Джейк уже не мог вспомнить, как жил раньше без него. Чейни лежит на спине, чтобы ему утречком почесали живот. Заинтригованная морда Чейни смотрит в окно спальни, когда Джейк едет домой на скейте после школы. Как он дергает поводок, радостно прыгая на другом конце. Тот раз, когда он нашел черепаху – наверняка чьего-то сбежавшего питомца – и обнюхивал ее с забавной смесью обеспокоенности и удивления. Чейни заходит все дальше и дальше в речку и понимает, что может плавать. Однажды он переполошил с десяток диких индюшек на восточных холмах, когда Джейк и Ной осматривали лес с отцом Ноя, готовясь к охоте на оленя. Он вприпрыжку скакал за неуклюжими птицами, которые, казалось, скорее раздражены чем напуганы, и иногда возвращался к Джейку и заливался лаем, будто говоря: «О МОЙ БОГ! Вот это ОФИГЕТЬ!! ИНДЮШКИ!»

Джейк никогда не жалел, что он единственный ребенок в семье, но, когда появился Чейни, он осознал, какая пустота был у него в сердце – коморка грусти, теперь заполненная этим бесконечно радостным созданием. Собака была живой энергией в фамильном доме Стивенсонов, который с каждым проходящим годом становился глуше и грустнее. Он радовался, когда мама смеялась над проказами Чейни, как когда этот четырехкилограммовый детина пытался забраться к ней на колени. Для Джейка Чейни был первой самой настоящей любовью.

Эд был на работе в Салеме, когда Джейк привел Чейни домой. Мама уже была им очарована, но Джейк готов был поклясться, что Эда убедил его аргумент, что Чейни будет сторожевой собакой. Ему не нравились соседи, и он постоянно жаловался на то, где они ставят машину или контейнеры для мусора в подъездной аллее, или на шум от вечеринок во дворе. Эда всегда что-то бесило. И к идее, что Чейни будет отпугивать людей, он проникся симпатией.

– Я не хочу его видеть, слышать или вдыхать его вонь, – сказал Эд, тыкая в собаку сигаретой и кивая. – Либо ты следишь за этим животным, либо его здесь не будет.

«Животное» – как неудивительно услышать это от отца. Он решил не замечать, каким другом стала эта собака и как сильно Чейни старался быть хорошим. Иногда у него это не получалось, и Чейни знал, что виноват, и искренне сожалел – например, как когда украл кусок сыра с прилавка. Или когда сломал раздвижную дверь во время одного из своих необузданных приветствий. Он хотел быть хорошим, и это было заметно. После того, как пес пару раз отметелил маму Джейка, он понял, что рядом с ней ему надо быть аккуратнее. Он садился у нее в ногах и трясся, когда она чесала ему за ушами или белый крест на груди.