Смерть Иисуса - Джозеф Максвелл Кутзее Страница 12

– Я падаю не из-за пищевых продуктов, – говорит он.

– Мы не всегда знаем, что там в пищевых продуктах, которые мы едим, – говорит доктор Рибейро. – Особенно в баночных и консервированных.

– Больше никто не падает. Падаю один я.

Доктор Рибейро смотрит на часы.

– До завтра, Давид. Тогда и продолжим расследование.

Наутро они привозят Давида в городскую больницу, где их посвящают в облегченный режим детского отделения: посещения дозволены в любое время дня и ночи, за вычетом врачебного обхода.

Давиду выделяют кровать у окна, а потом забирают на первые анализы. Он возвращается через несколько часов, вид у него довольный.

– Доктор Рибейро собирается сделать мне укол, от которого станет лучше, – объявляет Давид. – Лекарство приедет из Новиллы поездом, в холодильнике.

– Радостно слышать, – говорит он, Симон. – Но я так понял, что доктор Рибейро будет проверять тебя на аллергии. Он передумал?

– У меня в ногах нейропатия. Укол убьет нейропатию.

Он произносит слово neuropatía уверенно, словно понимает, что оно значит. Но что же оно значит?

Он, Симон, выскальзывает и ловит единственного наличного врача – дежурного.

– Наш сын говорит, что ему диагностировали neuropatía. Не могли бы вы сказать мне, что это значит?

Дежурный врач уклончив.

– Neuropatía – общее неврологическое отклонение, – говорит он. – Лучше вам поговорить с доктором Рибейро. Он сможет объяснить.

Заходит медсестра.

– Врачебный обход! – объявляет она. – Посетителям пора прощаться!

Давид поспешно прощается с ними. Пусть обязательно принесут «Дон Кихота», говорит он. И обязательно пусть скажут Дмитрию, чтобы пришел в гости.

– Дмитрию? С чего ты вдруг вспомнил о Дмитрии?

– А вы не знаете? Дмитрий здесь, в больнице. Врачи ему дают электричество, чтобы он больше никого не убил.

– Ты совершенно точно с Дмитрием видеться не будешь. Если Дмитрий вправду тут, он в той части больницы, где все заперто, как в тюрьме, и решетки на окнах – в отделении для опасных людей.

– Дмитрий не опасный. Я хочу, чтоб он пришел ко мне в гости.

Инес не в силах держать себя в руках.

– Ни за что! – срывается она. – Ты ребенок! Никаких отношений у тебя не будет с этим отвратительным существом!

Они с Инес выбираются в больничный двор, ждут, когда врачи завершат обход, обсуждают это новое осложнение.

– Вряд ли нам есть чего опасаться со стороны Дмитрия, – говорит он, Симон. – Его накрепко заперли в психиатрическом отделении. Вопрос в том, успешно лечение или нет. Вдруг лекарства или электрошок и вправду сделали из него нового человека? В таком случае нужно ли запрещать Давиду с ним видеться?

– Пришло время обращаться с этим ребенком решительнее, положить конец его глупостям – и глупостям с Дмитрием, и глупостям с приютом, – отзывается Инес. – Если не поставим себя как следует, мы навсегда потеряем власть над ним. Это я во всем виновата. Буду оставлять себе больше времени, свободного от магазина. Я бросила все на тебя, а ты слишком расхлябанный, слишком беспечный. Он из тебя веревки вьет – это я вижу каждый день. Ему нужна твердая рука. Ему следует придать направление в жизни.

В ответ он мог бы сказать много чего, но воздерживается.

Сказать он хотел бы вот что: Придавать жизни Давида направление можно было, когда ему было шесть лет, а теперь, чтобы удержать власть над ним, потребуется цирковой дрессировщик с пистолетом и кнутом. Он хотел бы сказать еще вот что: Лучше бы нам признать, что, возможно, судьба наша – недолго служить родителями, что мы уже пережили время своей полезности ему и пришла пора отпустить его двигаться своим путем.