Завещание - Нина Вяха Страница 111

Есть на нашей планете люди, которые ощущают с огнем родственную связь, или скорее, чувствуют в себе призвание продолжать и дальше утонченные огненные традиции. Такие личности мало находят понимания у остальной части общества, где их зачастую принимают за крайне неспокойных субчиков, и каких только не изыскивают эпитетов и ругательств, чтобы обзывать их: пироманы, поджигатели чокнутые и так далее, чтобы еще больше увеличить пропасть между нами и ими.

Но им это безразлично, друзьям огня. Им и дела нет до осуждающих взглядов толпы, потому что стремление разжечь огонь в них сильнее, чем страх стать изгоем и оказаться за решеткой.

Пусть даже уровень преступности в обществе снижается благодаря растущему уровню благосостояния или, скорее, присутствию полиции, число склонных к поджогам личностей никогда не уменьшится. На эту цифру не влияет ни уровень благосостояния, ни число служителей закона, – нет, она зависит от чего-то иного, вроде внутреннего призвания. Огонь зовет, и человек откликается на его зов.

Поджечь деревянное строение куда сложнее, чем все думают. Особенно в разгар студеной зимы, однако это может оказаться трудным и осенью, и весной, и даже летом. Если ты хочешь, чтобы по той или иной причине, например из-за страховки, все выглядело так, словно пожар начался случайно, требуется тщательно все продумать.

Температура в очаге возгорания всегда выше, чем в остальной части пожарища, и если хочешь, чтобы все выглядело так, словно человек погиб из-за того, что курил в постели, следует разжечь огонь рядом с постелью. Сложно сказать, как долго понадобится подпитывать огонь, но скажу сразу – на это потребуется порядочно времени, если хочешь, чтобы все выглядело так, словно пожар начался сам, а не его кто-то начал. 

* * *

Анни лежала на диване, ощущая, как живот словно стягивает обручем, и он становится твердым, как шарик. В последнее время такое бывало с ней все чаще и чаще, и когда такое происходило, ребенок вел себя очень тихо. Стягивания длились не так долго и почти всегда проходились на дневное время. Больно при этом не было и, когда отпускало, ребенок вновь беспрепятственно начинал шевелиться – по-видимому, на него все эти пертурбации не действовали.

Через распахнутое настежь окно было слышно, как во двор въехала машина. Анни была дома одна, остальные уехали купаться, а Сири отправилась в магазин на велосипеде.

Во дворе остановился синий «вольво», и из него вышел мужчина, которого Анни прежде встречала только раз, вечером того дня, когда хоронили Пентти. Она поздоровалась с ним, но и только.

Мужчина остановился перед домом и улыбнулся ей.

– Вы помните меня? Я тот самый Мика.

Его голос был мягок и мелодичен, с едва заметным акцентом. Анни кивнула.

– Мама отправилась в магазин.

Мика, казалось, вполне удовлетворился этим ответом и уселся на ступеньку крыльца, чтобы, судя по всему, дождаться Сири. Анни не знала, что ей следует делать, поэтому осталась стоять на верхней ступеньке. Подумав, она спросила:

– Простите, что спрашиваю, но какие чувства вы испытываете друг к другу?

Мужчина выглядел растерянным.

– Какие у вас отношения? – переформулировала вопрос Анни.

– А, а она не говорила? – теперь Мика снова улыбался. – Тогда я не должен ничего рассказывать.

– Что рассказывать?

Мика улыбнулся ей, все так же мягко. Какое-то время он глядел на нее изучающим взглядом, после чего, кажется, решился.

– Мы помолвлены. 

* * *

Под покровом тьмы он проскользнул внутрь, заранее прикинув, что огонь должен начаться с корзины для бумаг, чтобы при последующем расследовании очаг возгорания был виден сразу.

Потому что расследование будет обязательно.

Время суток тоже было выбрано неслучайно – он понимал, что если не все, то большинство сейчас точно спит, и надеялся, что огонь успеет разойтись прежде, чем он пройдется по всем углам, поджигая там.

Огонь был красивым. И внешне, и по звучанию. Этот совершенно уникальный звук разгорающегося пламени, хотя многие не видят в нем ничего красивого. Идеальное сочетание высоких и низких тонов, ритмичного потрескивания и редких фанфар, когда попадается сучок – он давно это усвоил, благодаря прошлым экспериментам. И это было замечательно, словно можно было услышать, как жизнь бурлит в дереве.

Еще никогда прежде он не поджигал нечто настолько большое. И тем более таким способом. Он нервничал, но знал (верил?), что с этим заданием он справится. Во всяком случае, они ему так сказали, что с этим заданием он сможет справиться. И они же объяснили ему, как именно он должен действовать. И помогли ему. Объяснив кое-какие тонкости.

Например, про очаг возгорания. Он и сам видел нечто подобное, когда разжигал раньше костер во дворе, но тогда как-то не задумывался об этом.

Но нельзя же требовать от ребенка, чтобы он знал все на свете.

На этот раз он тщательно подготовился, аккуратно полив бензином половицы и те места, где их не было, но где они должны были лежать, если бы это была более аккуратная постройка.

Закончив со всеми приготовлениями внутри, он продолжил снаружи, после чего вошел и уставился на корзину для бумаг, в которой всегда валялась парочка промасленных тряпок, готовых вспыхнуть в любой момент.

Теперь оставалось только подождать. Он слышал, как уютно потрескивает огонь внутри корзины и, когда он разгорелся настолько сильно, что отдельные языки пламени начали вырываться наружу, он подхватил корзину и осторожно двинулся с ней вокруг дома. Корзина горела хорошо и небыстро – идеально, словно маленький факел или большая спичка, – и он шел, осторожно поглаживая ею стены. От этого огонь разгорался еще сильнее, и вскоре он, довольный, смог проскользнуть обратно в дом, скинуть с себя облепленные снегом ботинки, взлететь вверх по лестнице и забраться в постель, улегшись рядом со своими спящими братьями и сестрами. Снаружи не доносилось ни звука. Никаких признаков огня, но тут надо было учесть, что окно спальни выходило на другую сторону.

Ему даже удалось заснуть, но полчаса спустя его разбудил кто-то из братьев, – он не помнил, кто, – но кто-то возбужденно кричал:

– Горим! Горим!

Herrajumala!

Во двор высыпали люди в одних пижамах (невзирая на январь) и смотрели, как на фоне черного неба горит гараж, словно костер в канун Иванова дня. Во всяком случае, тепла от него было не меньше.

Приехали пожарные с сиренами и синими мигалками. Все это было очень захватывающе, и многие не могли уснуть в ту ночь.

Как такое могло случиться? Все возбужденно тараторили, обменивались короткими несвязными фразами, пожимали плечами и качали головами.

Сквозь горящие доски в стене Вало видел, как внутри гаража что-то двигается. Должно быть, это дым от каких-нибудь химикалий, уговаривал он себя. Загорелась банка с праймером, а теперь чадит. Сири тоже это увидела и бросилась в дверь прежде, чем Пентти или кто-нибудь из пожарников успел ее остановить. Вскоре послышался треск, и из огня и дыма появилась их мать, таща на себе Тату. Его одежда обгорела, а сам он был без сознания. В животе у Вало все перевернулось. Ведь ясно же, что этот придурок мог быть в гараже, так почему же он сперва не проверил? Ведь там стояла его машина, ведь это был практически личный гараж Тату. Слезы Сири, ее руки, охватившие безвольное тело. Само собой, Тату теперь загремит в больницу. Разве это нормально – иметь свой собственный автомобиль, когда тебе всего пятнадцать? Старая сломанная «Лада», которая гроша ломаного не стоит, как говорил Пентти, но которую Тату все равно не смог бросить, даже под угрозой жизни.