Книга Дины - Хербьерг Вассму Страница 11

Со смущенным смешком Фома пытался помешать ей, протянул руку за своими штанами, что висели на спинке кровати. И тут же вскочил, сам не понимая, что делает. Но Дина уже исчезла. Да и была ли она здесь? Была. Ее запах еще витал в каморке. От нее пахло мокрым ягненком.

Фома не забыл тот случай. Иногда он просыпался среди ночи, ему мерещилось, что рядом с его постелью стоит Дина. Но он никогда не был в этом уверен.

Конечно, он мог бы запирать дверь на задвижку, но другие работники могли заподозрить недоброе. От кого это он запирается?..

Фоме стало казаться, что лошади с недоверием поглядывают на него, когда он задает им корм. Не раз, когда они брали у него из рук хлеб, обнажая желтые зубы, ему казалось, что они смеются над ним.

Дина первая увидела его наготу. После этого все для него переменилось.

Он начал потихоньку ходить к озеру за леском. Думал, что она там купается. Однажды в жару он видел ее с мокрыми волосами.

Светлыми летними вечерами в конюшне ему чудилось, будто в сене что-то шуршит.

Он мог бы поклясться, что кто-то шевелится в кустах, когда он сам купается в озере вечером после работы.

Как-то вечером Фома осмелел. Дрожа от волнения и холода, он вылез из воды и пошел к камню, на котором лежала его одежда. Он не бежал, как обычно, прикрываясь руками, а шел не спеша. И он нарочно оставил свои вещи подальше от воды. Точно хотел, чтобы его увидели.

Фому обдало жаром, когда он заметил, что в кустах действительно кто-то прячется. Там что-то мелькнуло. Светлое платье? Фома боялся даже смотреть по сторонам. Дрожащими руками он натянул на себя одежду.

Все лето Дина жила в его крови. Ею были пронизаны все его мысли. Она владела им как своенравная река.

Я Дина. Я не люблю малину. Ее собирают в кустах за амбаром, там, где стояла прачечная. Продираться через малину хуже, чем через крапиву.

Ертрюд стоит посреди озера, где плавают водяные лилии. Я иду к ней. Тогда она исчезает. Я наглоталась воды и тут же обнаружила, что Ертрюд поддерживает меня и я плыву. Теперь я просто вхожу в озеро или в море и плыву, потому что она меня держит. А Фома не плавает. Его никто не держит.

Не прошло и месяца с тех пор, как Дагни стала женой ленсмана, а талия у нее уже заметно округлилась.

Кухарка считала, что ленсман не пожалел пороху. Доверенным лицам она высказала надежду, что, поистратив основательно свой порох, ленсман оставит служанок в покое. И ей не придется без конца искать новую прислугу.

Ленсман повеселел. Они с Дагни прогуливались в лесу за усадьбой, он высоко нес зонтик над ее головой. Слишком высоко. Она жаловалась, что он не защищает ее от солнца и что березовые ветви рвут шелк.

Дина строила козни. Причем весьма изобретательно.

Случалось, дверь в комнату Дагни оказывалась запертой, а ключа нигде не было. Через некоторое время его находили в запертой комнате.

Дина незаметно пробиралась в комнату, когда Дагни была занята внизу, запирала дверь, оставив ключ в замке с внутренней стороны, и выбиралась из комнаты через окно.

Качнувшись несколько раз, словно маятник на старинных часах, она находила опору для ног среди веток березы, что росла под окном.

Фоме приходилось приносить стремянку и проникать в комнату, чтобы отпереть дверь.

Подозрение всегда падало на Дину.

Высокий, обиженный голос Дагни сыпал над усадьбой как зимний снег.

Но Дина молчала. Она смотрела в возмущенные глаза отца и молчала.

Он таскал ее за волосы, тряс за плечи.

Она отнекивалась с таким исступлением, что на губах у нее выступала пена. И ленсман отпускал ее. До другого раза.

Случалось, исчезала книга Дагни или ее рукоделие. Весь дом поднимали на ноги, чтобы искать пропавшие вещи. Напрасно.

А через день или два книга или рукоделие оказывались на своем месте.

Если Дина говорила, что в момент пропажи была с Фомой или с молоденькой помощницей кухарки, те всегда покрывали ее. Лгали, сами не зная, почему лгут. Фома — потому, что Дина однажды сорвала с него одеяло и увидела его наготу. И потому, что с тех пор он не мог погасить вспыхнувший в нем огонь. Фома безотчетно понимал, что, не поддержав Дину, навсегда потеряет надежду когда-нибудь его погасить.

Что же касается помощницы кухарки, то у длинноногой высокой Дины была тяжелая рука и горячий нрав, и, хоть она никогда и пальцем не тронула девушку, та все-таки боялась ее.

Дагни родила сына. И если свадьбу они сыграли в Бергене тихо и незаметно, то крестины ребенка отмечались по-королевски.

Столы на кухне и в буфетной были заполнены серебряными кувшинами и подсвечниками, вязаными салфетками и дорожками, приборами, тарелками и подобными вещами.

Служанки не знали, куда ставить блюда с едой, — неужто на пол?

Ребенок, которого окрестили Оскаром, часто плакал. Этого ленсман не предусмотрел. Он не выносил плача.

Но Дагни всегда была красива и нарядна, а с тех пор как у нее появилась нянька, она заметно подобрела. Наряды для себя и детские вещи она выписывала из Бергена.

Поначалу ленсман не мелочился и ни в чем ей не отказывал. Но поток приходивших ей посылок не иссякал, и ленсман стал выражать беспокойство. Он напомнил Дагни, что их материальное положение в настоящее время не так хорошо, как хотелось бы. Он еще ничего не получил за рыбу, которую отправил в Берген.

Дагни разразилась рыданиями. Оскар тоже заплакал. И когда из Трондхейма пришла очередная посылка, ленсман вздохнул и на несколько часов уединился в своем кабинете.

Однако вечером он вышел оттуда с просветленным лицом и в отличном расположении духа. Это могли засвидетельствовать все, кто находился в доме, — из комнаты покойной фру Ертрюд доносился недвусмысленный ритмичный скрип.

— Могли бы подождать, пока мы не уйдем спать, — презрительно проворчала одна из служанок.

Теперь ленсман признавал только одну женщину, оставив в покое все остальные юбки. Это всех устраивало. А некоторые даже с удовольствием слушали выразительные звуки, доносившиеся сверху.

Во времена покойницы Ертрюд такое было бы немыслимо. Она же была ангелом. Святой. Никому и в голову не пришло бы, что она может так развлекаться с пылким ленсманом. Хотя девчонку они все-таки зачали… Эту несчастную Дину, повинную в столь тяжком грехе. Вот уж чьей судьбе не позавидуешь, бедняжка!

Женщины не отказывали себе в удовольствии посудачить о достоинствах покойницы Ертрюд. Шепотом, конечно. Однако достаточно громко, чтобы это достигало ушей Дагни. Но не ленсмана.

Они расхваливали Ертрюд на все лады. Ее гордую осанку. Светлую улыбку, тонкую талию. Повторяли ее слова.

Стоило Дагни появиться в дверях, все замолкали. Словно кто-то задувал свечу. Однако их слова успевали достигнуть цели.