Bella Германия - Даниэль Шпек Страница 102

Винченцо ощущал вселенскую усталость. Ему хотелось одного: чтобы все наконец осталось в прошлом. Чтобы он просто был здесь – с этими черными скалами, морем и четырьмя женщинами, которых любил.

– Думаешь, они найдут нас здесь? – спросила Таня.

Винченцо покачал головой и вытащил пистолет из завязанной узлом рубахи. Таня испугалась, однако он не собирался стрелять. Только выбросить эту штуку в море.

– Подожди! – Таня схватила Винченцо за руку. – Кто знает, зачем он еще может нам понадобиться.

– Ты о чем?

Она молчала, смотрела выжидающе.

– Пора что-то менять, Таня.

– Если мы прекратим борьбу, победят другие.

– У них «калашниковы», танки, самолеты, армия… Кто мы такие, в конце концов? Песчинки. Кому есть дело до такой мелюзги, как мы?

– Никому, пока мы не заставим их считаться с нами. Но лучше быть песком, чем топливом для мировой фабрики.

Винченцо тряхнул головой:

– Людям не нужна революция. Они хотят, чтобы все осталось как есть. Ребята вроде Олафа, Баадера или Майнхоф не в счет. Они не общество, не рабочие, они даже не выходцы из бедных стран. И верят они только в себя.

Он угодил в больное место. Хотя Таня и не решилась бы признаться в этом даже себе.

– А ты? – спросила она. – Во что веришь ты?

– Больше ни во что.

Винченцо размахнулся и зашвырнул пистолет в море. Потом разделся и голый вошел в прибой. Таня стояла на берегу, смотрела. Море обхватило Винченцо и швыряло его туда-сюда, пока он наконец не прекратил сопротивляться и не слился со стихией. Он закрыл глаза, нырнул и ощутил, как вода смывает с него все, чем он не являлся.

А потом, нагие, они лежали на черных скалах. Винченцо будто умер и заново родился. Он нашел ее руку, и Таня сжала его пальцы. Винченцо слышал, как часто бьется его сердце, но внутри растекался покой. В светлых глазах Тани отражались небо и очертания его черной лохматой головы.

– Только ты и я, – сказал Винченцо. – Больше нам никто не нужен, чтобы быть счастливыми.

– Но я не хочу быть счастливой.

Винченцо удивленно взглянул на нее:

– Ты хочешь быть несчастной?

– Нет. Я хочу, чтобы моя жизнь имела смысл. Хочу знать, для чего я живу.

– А есть ли он вообще, этот смысл? Что, если все это одна большая случайность?

– Да что с тобой?

– Но это правда. И уже завтра все это может закончиться.

Таня села, устремила взгляд в море. Винченцо поцеловал ее в затылок, погладил по волосам.

– Но мы только трахаемся день и ночь… – Таня рассмеялась, но тут же сказала серьезно: – Мы совсем не знаем друг друга, Винченцо.

– В этом наш шанс начать с чистого листа. Забыть прошлое.

– А как же твоя семья? На этом острове каждый камень – твое прошлое.

– Мы придумаем свою жизнь заново. – Винченцо привлек ее к себе. – Я не знаю…

Таня отстранилась:

– Мы не должны ставить друг другу условий. Я не хочу угодить в клетку, как тогда, с Олафом… Сам он трахал все, что движется, но при этом требовал от меня какой-то верности. Будто я была его собственностью… Отношения не должны заменить свободу, понимаешь?

– Разумеется. – Винченцо поцеловал ее в плечо. – Все что захочешь, дорогая…

Она встала и прыгнула в воду, успев скользнуть губами по его щеке. Винченцо смотрел на нее и думал, что самой большой глупостью с его стороны будет, если он согласится на добровольное изгнание из этого рая.

Когда они возвращались, в деревне звонили колокола. Неожиданно путь им преградила пасхальная процессия. Укутанная в черное фигура Христа мерно покачивалась на плечах четырех носильщиков. За ними шли женщины в траурных одеждах, среди них мать Розарии, Кончетта и престарелый священник. Винченцо вспомнились похороны Джульетты.

Они с Таней присоединились к процессии, проследовавшей к церкви Мадонна-дель-Терцито мимо каперсовых полей и виноградников. И уже возле церкви, где, согласно местной легенде, двум крестьянам явилась Дева Мария, встретились с другой процессией, чьи министранты несли облаченную в такой же черный бархат Мать Христову. Из-за облаков проглянуло яркое апрельское солнце. Министранты сняли золототканые покрывала со статуй и поставили их друг против друга. Казалось, еще немного – и Божья Мать обнимет своего воскресшего сына.