Bella Германия - Даниэль Шпек Страница 101

И все это смешалось, сплавилось в сгусток яростного гнева на всех, кто его предал, кто отнял у него мать – единственного на земле человека, ради которого и стоило жить. Винченцо проклинал их – за буржуазное высокомерие и пренебрежение к гастарбайтерам, за немецкую холодность и сицилийское раболепие. Он проклинал и Олафа – за пустую болтовню и никчемные претензии на власть. Проклинал он и себя – за то, что так долго шел на поводу у дураков, явно его не стоивших.

В этом лихорадочном бреду сгорело его прошлое. Здесь, на краю света, не было ничего, кроме влажной духоты, мокрых от пота простыней и пыли, танцующей в пробившемся сквозь ставни солнечном луче. И никаких звуков, лишь треск цикад в саду да отдаленный морской прибой.

Таня не отходила от его постели. Ей помогали Розария, ее мать Мария и бабушка Винченцо Кончетта, счастливая от того, что любимый внук дома. Иногда заскакивала к нему в комнату и крошка Мариэтта, дочь Розарии, с любопытством разглядывала старшего кузена. Из чужого, враждебного мира Винченцо возвратился в лоно семейного уюта, домой, – он знал это наверняка, даже если впервые в жизни понял, что такое дом.

– Ты знаешь историю Эдипа? – спросил он как-то.

– Это который спал со своей матерью? – отозвалась Таня.

– Который убил отца.

– И что?

– Ничего.

– С чего это ты вдруг о нем вспомнил?

– Так… Что, если и я такой?

Таня дернула плечами.

– Он заслужил это… твоя мать была бы жива, если бы не он.

Винченцо молчал. Он не стал уточнять, которого из отцов имел в виду, но сейчас его наполняла счастьем мысль о том, что той ночью он не выстрелил. Он не смог бы жить, имея на совести такое.

Через несколько дней он пошел на поправку. Еще обессиленный, но уже голодный, Винченцо впервые обедал за столом. Розария приготовила каракатицу в томатном соусе. Когда все доели, бабушка встала и обняла Таню и Винченцо за плечи:

– Пойдемте, кое-что вам покажу.

Кончетта все еще носила траур по Джульетте. Сильно похудевшая, сгорбившаяся, она не утратила ни решительности, ни властности. Винченцо ощутил это, стоило сухонькой ладони вцепиться в его руку.

Кончетта обитала в комнате, которую обустроил для нее Джованни, – бывшем magazzino ^[140], где раньше хранились инструменты для работы в поле. Теперь здесь стояли кованая кровать, большой шкаф и туалетный столик, перевезенные из миланской квартиры. Пахло сыростью, как и во всем доме. Солнечные лучи пробивались сквозь ставни приглушенным эхом большого мира, знакомство с которым обернулось для Кончетты сплошной чередой разочарований и потерь.

Она предложила им сесть – Тане на кровать, Винченцо на единственный в комнате стул – и обратилась к Винченцо:

– Devi sposarla. Non basta essere fidanzati ^[141].

Таня вопросительно посмотрела на Винченцо. Тот перевел, с трудом сдерживая улыбку:

– Она говорит, мы должны пожениться.

– Расскажи ей правду, – ответила Таня.

Кончетта смотрела вопросительно. Винченцо медлил. Пусть бабушка старая и немощная, но по-прежнему глава их семьи. Она, и только она решала, кто достоин, а кто нет носить фамилию Маркони. И это она, а вовсе не Джованни вычеркнула Энцо из семьи.

Но у Винченцо не было сил спорить на тему семейной чести.

– Да, мы скоро поженимся, можешь не беспокоиться на этот счет, – ответил он.

– Она католичка?

– Sì, sì, – закивал Винченцо, понятия не имея, к какой конфессии принадлежит Таня.

Ему было все равно, сам он давно утратил веру в Бога. Тем более бесполезно было объяснять Кончетте, что любящий Бог не допустил бы напалм во вьетнамских деревнях и умереть его матери тоже не позволил бы. Кончетта сняла кольцо с пальца. То самое, что Винченцо еще ребенком видел на руке матери и которое внушало ему нечто вроде благоговейного страха. Массивное, серебряное, с квадратной печаткой. Кончетта носила его в память о Джульетте. Не успела Таня сообразить, что к чему, как старуха взяла ее руку и торжественно надела кольцо на безымянный палец.

– Его носила мама Винченцо, – объяснила она и показала на внука.

Винченцо молчал, Таня тоже.

– Объясни ей, что я не могу это принять, – наконец сказала она.

Кончетта, улыбаясь, смотрела на Винченцо, у которого не хватало духу перевести последнюю фразу. Таня встала и сняла кольцо с пальца.

– Нет, Таня, подожди…

Винченцо прекрасно понимал подругу, но он также понимал, как велика будет обида Кончетты. Честность Тани здесь, в сицилийской деревне, воспримут как оскорбление. И немку в своем доме бабушка стерпит только при одном условии – с обручальным кольцом на пальце.

Он «перевел», но совсем не то, что имела в виду Таня. Сказал, что она отказывается носить кольцо с руки мертвой свекрови из опасения, что оно принесет несчастье. Кончетта не стала возражать. Молча взяла кольцо, положила в ящик туалетного столика и с тех пор никогда больше не смотрела в глаза Тане.

В тот вечер Таня с Винченцо впервые поссорились. Таня не была готова поступиться своей радикальной честностью. Если его родственники не способны принять ее как свободную женщину, которая решает за себя сама, а не предоставляет это мужчине, ей придется искать прибежища в другом месте.

И вообще роль покладистой сожительницы в любом случае не для нее, хотя секс с Винченцо ей нравится больше, чем с кем-то еще. С совместной жизнью покончено, ей достаточно опыта с Олафом.

Винченцо просил Таню остаться. Пытался объяснить, что и сам он здесь такой же чужой, как она. Но он снова недоговаривал. Потому что если какая-то его часть и приняла мятежные идеи, то другая никогда не покидала Италию предков.

И пока они пререкались до изнеможения, Кончетта, Розария и ее мать сидели на кухне и вслушивались в их спор на языке, что сам по себе звучал угрожающе.

Из единственной на острове телефонной будки Таня позвонила берлинскому адвокату, который вел дело ее арестованных товарищей. Адвокат посоветовал ей залечь на дно и не высовываться, покуда суматоха не уляжется. Приказа о ее задержании нет, но все члены коммуны арестованы, включая Олафа, и неизвестно, что он на нее намерен повесить. Это ведь Олаф натравил на них полицейских. Что касается Винченцо, то его тоже пока не ищут, потому что владелец угнанной машины на него не заявил. И похоже, этот человек настроен вовсе замять историю.

Когда Винченцо немного окреп, они с Таней спустились к морю. В высоком небе клубились белые облака, пекло солнце. Хотя Винченцо был еще достаточно слаб, они босиком лазали по черным скалам. Только здесь и можно было в полной мере прочувствовать, что Салина – бывший вулкан.