Вышибая двери - Максим Цхай Страница 10

Все же я решил, что не буду пользоваться этой охранной грамотой, стараясь дистанцироваться от мафии. Но впоследствии наступил момент, когда номер телефона, так напугавшего албанских парней, мне пригодился.

* * *

Вызвали на суд по поводу недавней драки. За полчаса до начала процесса в зале ожидания уже толпились свидетели. Там же ждали потерпевший и обвиняемый.

Виновник произошедшего, возвышавшийся над всеми боксер–русак растерянно сделал шаг мне навстречу, но я отвернулся. С отморозками не общаемся.

Иримас приветствовал меня сердечно. Он бодрился, покуривая, но чувствовалось, что ему не по себе. Еще бы. Иримас — двадцатишестилетний двоюродный брат раздолбая Али, и наделали они в свое время в Монберге много чего. Занимались всем, на чем можно заработать, от крышевания проституток до рэкета турецких магазинчиков. Но если Али дважды сидел, то ясноглазый кудрявый ангелочек Иримас каждый раз выходил сухим из воды, отделываясь условными сроками. В то же время он, как и его братец, широкой души человек. В нем чувствуется особая, присущая некоторым туркам и албанцам веселая бесшабашность, и, глядя на него, понимаешь, что этот человек не может быть другим. Не могу сказать, ошибся ли Бог, выделив этим народам слишком много тестостерона в кровь и обделив тормозами, но они таковы, каковы есть, и это не мешает им, невзирая ни на что, быть иногда славными малыми.

Иримас частый гость в танцхаусе. Не знаю, из‑за отношений со мной или по причине своего добродушия (без надобности грабить не станет), он ни разу не устраивал драк с посетителями. Напротив, если был в зале, работа моя облегчалась. Стоило забузить турецкому молодняку, я отправлял к ним Иримаса. Грозно каркнув по–турецки, он легко утихомиривал молодежь.

Но тогда в дискотеке был явно не его день.

Истец, пострадавший немец, приятельствовал с русским. И получил, подозреваю, тяжелым табуретом в голову именно от него. Я своими глазами видел, как русский легко махал полутораметровым хокером, прежде чем запустить им в меня.

Когда Иримас увидел, что начинается такая веселуха, он не захотел остаться лишним на этом празднике жизни. Отпихнул в сторону свою подружку, ухватил стакан, сделал «звездочку» и, угрожающе размахивая ею в воздухе, заорал двухметровому боксеру: «Эй, придурок, посмотри на меня!» Его уволокли приятели, а боксер, будучи под коксом, стал косить всех, кто хоть отдаленно напоминал такой подкласс человеков, как турки. Видимо, во время этого былинного действа он и зацепил приятеля.

Однако на суде русский с немцем заявили, что не знают друг друга. Более того, притащили целую бригаду русскоговорящих стариков, женщин и детей, которые в один голос запели, что Иримас, живущий неподалеку от пострадавшего, давным–давно «такую личную неприязнь к потерпевшему имеет, кушать не может!».

Иримас покрылся пятнами, а судья объявил перерыв. Дело принимало для турка совсем неприятный поворот. Ему засветил срок до трех лет, и учитывая прежние заслуги, на условный рассчитывать не приходилось. После перерыва судья, одетый в смешное шелковое пончо, стал вызывать свидетелей со стороны защиты. Я оказался единственным, и дальше все пошло как в телевизионных судах.

Судья оповестил, что будет говорить тюрштеер танцхауса «Ангар» («Шеф тюрштееров!» — буркнул я про себя). Меня предупредили, что за дачу ложных показаний грозит срок до пяти лет. И я коротко изложил по–немецки всю историю. С мест русскоязычных раздались возмущенные выкрики: «Ты! Сам наш, а стоишь за черножопых!» Судья призвал всех к тишине, напомнив, что здесь суд, а не дискотека. Я вернулся в зал, и начались прения.

Защита Иримаса опиралась на мои показания. По словам тюрштеера («Шефа тюрштееров!» — простонал я), хокер кинул другой человек.

Обвинение утверждало: трое свидетелей говорят, что именно Иримас начал драку и угрожал русскому режущим оружием. Табурет был адекватной защитой. К тому же двое из трех, а также сам потерпевший настаивают, что именно Иримас кинул стул: метил в русского, но попал в потерпевшего. Получается, трое свидетелей против одного, а значит, есть основания сомневаться в искренности свидетеля защиты. Мне хотелось сказать: «Я вам свой дневник покажу!» — но судья снова объявил перерыв.

После того как нас собрали в зале, выяснилось, что истец и обвиняемый пришли к соглашению. Иримас должен выплатить немцу за его разбитую русским боксером голову 5000 евро и еще 1000 евро… русскому боксеру!

Так вот. Закон что дышло — куда крутанешь, туда и вышло. Уж я‑то точно знаю, кто сносил дискотеку и чуть не засадил мне хокером по голове! Именно тот, кто положит в карман халявную штуку евро.

Однако Иримас светился от счастья — он‑то уже расцеловался с плачущей сестрой и попрощался со свободой. А деньги… «Макс, что такое дэнги? Солнышка свэтит!»

Вот так судиться в Германии… Разбитый стакан и две минуты понтов обошлись в стоимость автомобиля. Но на турка это произвело меньшее впечатление, чем на публику. «Солнышка свэтит!» — вот что главное.

* * *

На днях Ян торжественно выдал мне особую платежную карту танцхауса. Это приват–карта, с ней можно приходить в танцхаус в любое время, пить «Маргариты» бочками, швыряться жареными колбасками — и все это будет бесплатно. Такая же есть только у троих в администрации: у самого Яна, его жены и его зама. Все не злоупотребляют…

Ян — наивный. На его счастье, коктейли я не пью. А вот пиво… Что я сделаю в сегодняшний выходной? Пра–а-авильно!.. Да нет, конечно. Я и к другу моему, владельцу ночного клуба байкеру Тиму после введения меня в круг избранных халявщиков стал приходить не чаще раза в месяц.

Испортили мне весь кайф еженедельных клубных посиделок. Одно бодрит. Когда я стану старый и потеряю принципы, а заодно и совесть, буду сперва заходить в танцхаус, нагружаться разливным «Лёвенбрау» по самое не хочу и заначивать себе связку жареных колбасок. Потом, насмотревшись на дискотечных девок, пойду к старому приятелю Тиму и догонюсь там дрожжевым пивом с банановым соком и виски с содовой. И, надышавшись родной атмосферой, закончу вечер в уютном домике у Али, среди веселых девочек, которые сейчас даже еще не родились, но к тому времени они народятся, обязательно народятся… куда ж без них…

Внуки Яна будут уважительно качать головами и шептаться, когда я появлюсь в дверях танцхауса, отечески бурча на лопуха–секьюрити: «Вот в наше время тебя бы, разгильдяя…» Седая Ребекка в клубе у Тима всплакнет за кружкой о том, как когда‑то была тоненькой и жгуче красивой, а теперь — шайзе! — все висит… Будут хохотать два старика, я и Али, над тем, как один выпирал другого из дискотеки, а другой был дурак и не ходил по проституткам — чего выпендривался?.. Эх, молодость… А утром я, невинно и беспробудно выспавшись возле грешной красотки (чему она, несомненно, будет рада), сделаю брови домиком: «Ну что ж… время гусару Олсуфьеву гулять, а время и спатеньки ходить…»

Так зачем мне пенсия? Я буду ее жертвовать на благотворительные цели.

Чтобы оправдать такую грешную старость.