Голос пойманной птицы - Джазмин Дарзник Страница 10

Он стоял в коридоре, поодаль от толпы гостей, среди молодых людей, которые курили и громко разговаривали. На нем был серый костюм в елочку, галстук-бабочка чуть сбился набок. Парвиз взглянул на меня и, как тогда в Дербенде, еле заметно скривил губы в той же доброй улыбке.

В тот вечер я помогала кузинам разносить чай, к чему прежде не выказывала ни малейшей охоты. Я выхватила из рук сестры поднос и, не обращая внимания на ее удивленно поднятые брови, направилась в гостиную. Сперва я подала чай старшим, начиная с мужчин в дальнем конце комнаты, и задержалась перед Парвизом. Я шагнула к нему, опустила поднос и улыбнулась, когда Парвиз взял чашку чая. Эту улыбку я долго репетировала перед зеркалом: я приподняла уголок губ, чтобы на левой щеке обозначилась ямочка, и стрельнула в него глазами.

Я притворялась: на самом деле мне было не до улыбок. Все то время, что я разносила чай, живот у меня сводило от волнения. Но мне все равно удалось привлечь внимание Парвиза. Он так смутился, что опрокинул чашку и пролил чай на поднос.

Парвиз пробормотал извинение. Я снова улыбнулась. Он трясущимися руками взял другую чашку. Он нервничал: я сочла это добрым знаком.

Я ушла в другую часть гостиной, поставила поднос. Взяла чашку, сунула за щеку кусок сахара и отхлебнула чай, наслаждаясь горячей сладостью. Мать Парвиза, ханум Шапур, сидела напротив меня. Вытянутое лицо, крючковатый нос, голова повязана платком – доказательство благочестия, демонстративное, как взгляд, который она устремила на меня. Ханум Шапур поднесла чашку ко рту, поджала губы и со стуком поставила ее на блюдце, расчетливо и метко выразив отношение к моему поступку. Мне даже показалось, что в гостиной на миг воцарилась тишина, хотя, конечно же, этого не могло быть.

Я посмотрела на Парвиза. Он разглядывал ковер.

Я вспомнила, что в Дербенде некоторые мои кузины вились вокруг него, соперничали за его внимание, причем были среди них и настоящие красавицы. Что, если Парвиз уже наметил кого-то из них себе в невесты? Ему двадцать шесть: женщина в этом возрасте считается торшиде, «прокисшей». Но у мужчин, разумеется, все иначе: мужчина может откладывать женитьбу столько, сколько ему хватит духу противостоять уговорам матери.

Я допила чай, попыталась поймать взгляд Парвиза, но тщетно. Под недреманным материнским оком он осторожничал и робел, так что я ничего не добилась.

Я вышла в сад. Во дворе поставили граммофон, бассейн накрыли толстыми широкими досками и устроили там место для танцев; в густых кронах платанов светились электрические фонарики (тогда они были еще в диковинку). По саду слонялись толпы молодых людей; были среди них и курсанты военной академии. Нам с сестрой разрешили потанцевать, поскольку братья присматривали за нами. Курсантов я терпеть не могла, не говоря о юношах моложе меня, зато умела танцевать все танцы, пусть и немного, и не намерена была упускать редкую возможность попрактиковаться.

Я разыскала сестру, схватила за руку и потащила танцевать. Вместе мы исполнили фокстрот, потом румбу и вальс, по очереди вели, наступали друг другу на ноги и в конце концов согнулись пополам от смеха.

– У тебя появился поклонник, – Пуран стиснула мою руку.

Я посмотрела, куда она указала кивком. В дальнем конце сада стоял в одиночестве Парвиз. Он поймал мой взгляд, я еле заметно махнула ему, и он тут же отвернулся. Его робость меня раздражала, но, по крайней мере, ему хватило смелости выйти за мной в сад.

– Сейчас проверим, – сказала я Пуран.

– Форуг! Не вздумай…

Но я не дослушала и направилась к Парвизу.

– Почему не танцуешь? – спросила я, уперев руки в боки. – Разве тебе не весело?

Казалось, он удивился, что я осмелилась заговорить с ним.

– Отчего ж, пожалуй, очень весело, – замявшись, ответил он.

Повисло молчание; я, как обычно, силилась и не могла подобрать слов.

– Тебе нравится Достоевский? – наконец выпалила я первое, что пришло в голову.

– Достоевский? – переспросил Парвиз.

Я кивнула.

– Конечно, мне нравится Достоевский. Русские – мастера этого жанра. Правда, поэзия мне нравится гораздо больше романов.

– Ты читаешь Хафиза? – поинтересовалась я.

– Ну разумеется, ведь Хафиз…

Я не дала ему договорить.

– Я обожаю Хафиза! Я знаю наизусть массу его стихов!

– Наизусть? – весело и чуть насмешливо поддел Парвиз: куда и девалась былая робость. – Согласен, Хафиз замечательный. Единственный из старой гвардии, кого стоит читать.

Должно быть, я смутилась, поскольку Парвиз добавил:

– Разве ты не читаешь ше’ре ноу, новую поэзию? Нима ^[16], Шамлу ^[17]?

– Читаю, конечно! – нагло соврала я. Парвиз наверняка поймал бы меня на лжи, но тут мать позвала нас с сестрой в гостиную. – Мне пора! – выпалила я и убежала, не дожидаясь ответа.

На лестнице я нагнала Пуран и других девушек. Оглянулась через плечо, увидела, что Парвиз прямо за мной, в нескольких шагах позади, и спиной чувствовала его взгляд, пока поднималась по ступенькам. Я обрадовалась, что удалось улизнуть, тем самым избежав разоблачения всей глубины собственного невежества, однако подумала, что, если сейчас не обозначу ясно своих намерений, второго такого случая может уже не представиться.

На площадке я снова оглянулась через плечо на Парвиза, одними губами произнесла «напиши мне» и, не дожидаясь очередного вопроса о новой поэзии, взбежала по лестнице и скрылась из виду.

«Напиши мне», – сказала я Парвизу, отлично зная, что просьба моя неразумна и, скорее всего, я о ней еще пожалею. Правда, он бывал у нас в доме в Амирие, но давно. Даже если он сумел бы узнать мой адрес, не вызывая подозрений, все равно его письма ко мне перехватили бы прежде, чем они дошли до меня, и больше он мне никогда не написал бы. Встретиться с ним где-то в городе тоже было невозможно. Школу я бросила и с тех пор выбиралась из дома редко, да и то в обществе матери.

Но вскоре мы нашли выход. Началось все так: Парвиз подкараулил в переулке моего младшего брата Ферейдуна и подкупил его, чтобы тот передал мне записку. «Буду ждать тебя в переулке в следующую пятницу в четыре часа дня, – говорилось в ней. – Приходи, если сможешь».

Подписи не было, но записка не обнаруживала и следа робости, которую выказал Парвиз в тот вечер в доме нашей кузины, когда я подала ему чай. В следующие дни я внимательно читала и перечитывала эти строчки, точно загадку, которую надеялась разгадать. Как же мне улизнуть из дома, чтобы встретиться с ним?