Мой белый - Ксения Буржская Страница 10

– Хочешь походить по небу?

– Я и так уже одной ногой там, – ответила девочка и слабо улыбнулась.

– Рукой, – сказала я. – Только рукой.

Мы засмеялись и выбежали на улицу, я – одной имеющейся у меня рукой – достала свое зеркальце (это было непросто – пришлось залезать правой в левый карман), а она взяла его – одной имеющейся у нее. Так мы и пошли вокруг корпуса: два одноруких бандита, из глаз которых сыплются золотые монеты. Потом за ней прибежала медсестра, и ее увели. Я не знаю, что с ней стало. Мне наложили гипс, и я пошла домой. То есть за мной приехала Вера. Она посмотрела на меня очень печально и сказала:

– Повторяешь мои подвиги?

– Стараюсь совершить свои! – бойко ответила я.

– Ну-ну, – сказала Вера. – Бог в помощь.

Меня всегда удивляло, как в ней это сочеталось, почему она – врач доказательной медицины, которая не верит в гомеопатию, плацебо и заговоры, – отчего-то верила в Бога. В отличие от нас, она знала даже основные церковные праздники, время от времени соблюдала пост и заглядывала в храм.

Я достаю из коробки фото: у меня гипс, весь изрисованный маркером.

Достаю следующее: аэропорт.

Это может быть любой аэропорт любого города мира: пластиковые ручки полиэтиленовых пакетов, стразы, блестящие тапки с помпонами, кепки со знаками давно исчезнувших республик, фиолетовая майка с розами, подошва босоножек в цветах, дырчатые сандалии на серый носок, забитые карманы джинсов – справа и слева, джинсы, состоящие из прямоугольных дыр, пушистые розовые банты, короткие бессмысленные джинсовки без рукавов, спортивные футболки, обтягивающие барабаны мужских животов, милитари-шорты, штаны под змею, штаны под леопарда, штаны с пайетками, штаны с кружевами. Вы попали в храм абсолютной безвкусицы, в очередь стоящих к Гудвину за мозгами. Если бы я тоже встала в эту очередь, я попросила бы храбрости.

Когда мама и Вера были вместе, мы много летали, так что мне пришлось слушать много аудиокниг. У нас была пачка карточек «майлз энд мо». Мы свои мили меняли опять на билеты и снова на мили, потом на билеты, и так без конца.

Если рейс задерживали, я начинала слушать книги. Слушала и спрашивала себя: о чем эта книга? Вот и сейчас. Спросите меня. Отвечаю: это книга о вас. О вас, ждущих ответов на главный и единственный вопрос: правильно ли я поступила тогда? Хорошо ли это, что я уйду – закрою дверь, выйду и растворюсь в потоке? О вас, до конца не верящих в то, что есть человек, который полюбит вас, возможно, на всю жизнь. Да и можно ли так – на всю? О вас, ожидающих рейса, замерзших в этих кондиционированных залах, покупающих втридорога кусок булки с мясом. Или мороженое.

– Будешь мороженое? – спросила меня Вера в каком-то аэропорту.

Утром мне удалили зуб, десна саднила, и Вера хотела помочь. Я мотнула заплаканным лицом. Мне было ужасно обидно, что пришлось удалять зуб ранним солнечным летним утром. Мы ехали от бабушки, и я вообще не хотела именно так запомнить каникулы.

На улице отчаянно пахло травой – утренние поливалки заставили ее запеть. Мама купила мне фарфоровую уточку. Уточка кособоко стояла на одной ноге, поджав другую, как будто хотела спрятать. Это была моя награда за смелость, хотя смелости в этом не было – меня заставили, и я не могла отказаться.

Но факт остается фактом: зуб лежал у меня в кармане, и вот он на фото – такой же странный, как был.

– Может, карамельное? – Вера не отставала.

– С шоколадными кусочками? – я смекнула, что можно поторговаться.

– И орешками.

– Ладно, – я сделала вид, что это одолжение стоит мне больших усилий. – И комикс.

Вера со вздохом кивнула и пошла оформлять мой заказ.

Лучшие канаты мира вьются из ниток бескрайней вины. И самые прочные.

Я никогда не ела такого вкусного мороженого: фотография есть в коробке.