Мы сгорели, Нотр-Дам - Иван Чекалов Страница 10

Приблизившись к двум незнакомцам, Президент торжественно произнес:

– Вы мешаете проведению церемонии. Освободите пространство.

Оркестр замолчал. Зрелый Президент, нахмурившись, осмотрелся. Все замерло – два солдата друг напротив друга с выпученными глазами; Серебров, тогда еще не генерал, но уже солдат, пока не разочарованный, но уже любивший, Серебров, пока без собственного дома с видом на луну, но уже в Кремле, при Президенте. Его глаза улыбались. Зрелый Президент помотал головой, несколько раз моргнул, решил сплюнуть, но, глядя на золотые края ковра, передумал и только громко, в совершенной тишине, хрустнул пальцами.

– Верить мне своим глазам? – спросил зрелый Президент, подозрительно оглядывая фигуру Президента. – Или не верить?

– Вам виднее, – Президент кротко улыбнулся. – Кажется, зрение вам станет изменять несколько позже.

– Да… Прошу прощения, – зрелый Президент резко выпрямился, – я не представился. Президент.

– Я с вами уже знаком.

Музыкант улыбнулся и подошел к Сереброву. Замерший, он напоминал восковую фигуру. Музыкант стал ему играть – тихую и грустную балладу. Зрелый Президент осторожно спросил Президента:

– А вы?.. Кто?..

– Я тоже Президент, – ответил Президент, – Только старше. На четыре срока.

– Ага… – Зрелый Президент машинально протянул руку к макушке, но, заметив блестящую лысину собеседника, вежливо одернулся. – А вы зачем… Тут?

– Спросить надо, коллега. Вопросы есть.

– Какие?

– Тебе это надо? – Президент обвел рукой залу. – Золото это все, новый президент и чтобы… Лимузины эти все… Ты это любишь?

– Как же… – растерялся зрелый Президент. – Это все для страны. При чем тут… я.

Некоторое время Президенты молча стояли друг напротив друга. Все замерло в Кремле, в Москве и в мире. И не было еще пожаров, не горел пока Собор Парижской Богоматери… Зрелый Президент нарушил тишину первым:

– А вы… Не любите?

Президент вопросительно посмотрел на музыканта. Тот все еще играл Сереброву. У него еле заметно приподнимались краешки губ. Президент нахмурился. Он и не помнил время, когда еще не был президентом. Вся память его как будто повторялась. И вместе с новым веком он забыл свое прежнее имя и взял новое: «Президент». И все стало новое, а старое – забылось. И появились красные ковры и лимузины… «Не презирал страны какой: я знал ее все увлеченья. Кажется, как-то так, – подумал Президент. – Президент… А был ли Президент?»

– А был ли? – спросил он негромко.

Зрелый Президент сложил руки на груди и, глядя в пол, тихо спросил:

– Господин Президент, я хочу у вас спросить… А я… Я буду хорошим президентом?

Но когда он поднял глаза, Президента уже не было в Большом Кремлевском дворце. Его не было в Москве. Президент был далеко, там, где он всегда все помнил, в месте, откуда он, на самом деле, никуда не уходил. А зрелый Президент лишь тряхнул головой – и снова грянул марш. У него разболелась голова. Зрелый Президент в очередной раз за этот долгий день подумал, что стоило бы держать в кармане упаковку аспирина. Про запас.

«Господи… Все горит, ничего не остается. Президент, президент, президент, президент… Не могу! – суматошно думал Президент. – Стихи и в воздух чепчики бросали… Слишком много всего, Господи, зачем? Я не хочу всего этого! Мне надоело! И Рильке зачем-то, и этот бег…» Вокруг Президента кружились книги, песни, фильмы. Из всех углов его собственного дома к нему в уши заползали строчки, названия и фразы, и ни одну из них Президент не мог вспомнить до конца. Все они останавливались на середине. И больше, больше – и ничего ни в нервах, ни в мозгах, ни в сердце. Все пролетало где-то поверху, и все равно ведь лезло, и невозможно было без него прожить, совершенно невозможно! Окна в усадьбе были приоткрыты на щелку – и вместе с ветром просачивался Леонов Леонид вместе с Леоновым Евгением, и два Островских, и сколько-то Бронте, и столько же Стругацких… Президент закричал.

– Да… – президент Франции задумчиво улыбнулся. – А потом я когда президентом стал, господин Президент, у меня времени совсем не осталось на Нотр-Дам. Но я помнил! Господом Богом клянусь, каждый вечер помнил, как засыпал, всегда! А потом… Стал забывать. Да и приходил так, больше для вида, – президент Франции заплакал. – А в последний раз летом был. Верите ли, господин Президент? Господи, как давно. Не хочу для вида! А поздно, забрал уже Господь. Какой страшный день!

В парке было светло и тихо. За кронами блестела еле заметная луна, фонари освещали гравий на дорожках. Шуршали кустарники. Белая ива расползалась по парку – ее ветви касались ветвей берез и тополей. У скамеек росли гвоздики, а прямо около Президента, забывшего решительно все помимо парка и Нотр-Дама, около Президента, у которого в глазах пылал огонь, – цвела сирень. Президент понюхал ее.

«Хорошо», – подумал Президент. И ни одного стиха не всплыло в его мозгу. Он прошел к дубу в центре парка – дубу, закрывавшему собой все остальное – кроны, листья, закрывавшему даже свет луны. Прямо под ним, на скамейке сидела девушка. Президент узнал в ней виолончелистку, победительницу конкурса Чайковского. Она подняла на него глаза.

– Пришли-таки? Я вас заждалась. – Она улыбнулась и убрала прядь со лба. Президент не мог двинуться с места. – Ну садитесь же, что вы, – засмеялась виолончелистка.

Президент сел к ней. Подул ветер и сорвал с дуба несколько листов.

– Так вы… – робко начал Президент. – Вы – Нотр-Дам? Вы – моя дама?

Девушка улыбнулась и подняла с гравия лист. Его дама сидела около Президента, и у него больше не было мыслей. Все, что он помнил наполовину, он забыл окончательно, все, что считал давно забытым, вдруг предстало перед ним со всей яркостью и всем светом. Президент улыбнулся. Все книги запрятали в шкаф, все фильмы уложили на полку, а песни допели до конца. Виолончелистка внимательно посмотрела на него.

– Как долго… Я горела, знаете? – в ее глазах блеснул огонь. – Я очень, очень долго горела…

– И я, – он взял ее руку, – и я. Что мне сделать?

– Где вы были раньше? – она высвободила руку и отвернулась. – Почему не пришли раньше?

Президент не любил виолончелистку. Не было никакой виолончелистки. Он это прекрасно знал и понимал. Но каждый раз возвращаясь к ней, год за годом, он верил в то, что это – можно, можно все бросить и убежать, куда-нибудь, пусть в парк или в консерваторию, лишь бы подальше и без ковров, без лимузинов… И каждый раз после Президент неизменно про виолончелистку забывал.

Девушка встала. Президент почувствовал, что она плачет.

– Вы меня не любите? – тихо спросила она.

– Не люблю.

– Зачем тогда, – она перевела дыхание, – зачем тогда вы пришли?

– Когда вы горите – то и я тоже. Горю. Мне кажется, – Президент встал и развернул виолончелистку за плечи к себе. Он вытер рукавом ее глаза, – мне кажется, что я – это вы.