Иджим - Роман Сенчин

– Раз, два, три, ч-четыре. Раз, два, три, ч-четыре…

Илья Павлович Алексеев положил гантели на край коврика, помахал руками, глубоко выдохнул. Смачно потянулся, похрустел суставами. Затем стал приседать, сомкнув кисти рук на затылке.

– Раз, два, три, ч-четыре. Раз, два, три, ч-четыре…

В окно смотрит свежее, слепящее солнце, на кухне готовит завтрак жена. Проигрыватель крутит пластинку «Спейс», под музыку которой Илья Павлович каждое утро делает зарядку, набирается бодрости. Но немного и грустновато, как обычно бывает осенью. Вот скоро солнца не будет в окне – с каждым днем оно все ленивее выползает на небо, все короче его путь с востока на запад. Впереди долгая и неживая зима, но потом, после нее обязательно вернется весна, снова зацветет земля яркой зеленью, загомонят воробьи на тополях во дворе.

– Ребятки, – позвала жена, – почти готово!

– Да-да! – Илья Павлович поднялся с коврика.

Он еще немного попрыгал, помахивая руками, расслабляя и собирая тело, чувствуя, как налились силой мышцы. Наконец шумно дыхнул и успокоился. Снял с проигрывателя пластинку, спрятал в конверт. Гантели закатил под диван, свернул и убрал в шифоньер коврик. Взглянул на часы: без пятнадцати восемь.

Наскоро сполоснулся под душем холодной водой, растер спину и грудь полотенцем. Побрился, прыснул на лицо одеколона. Оделся в отутюженный, свежий костюм.

Жена и сын уже завтракали. Кухонное радио-коптилка невнятно бубнило о чем-то, создавало атмосферу уюта.

– Садись, я тебе вот положила, чтоб остывали. Да уж, наверное, холодные совсем…

– У, пельмешки! – Илья Павлович опустился на табурет напротив жены, положил на колени чистую салфетку. – Когда ты успела?

Ели, как всегда, основательно, чтоб голод не мучил в течение дня. Но сын, сегодня вялый и молчаливый, отодвинул тарелку с несколькими пельменями, в три глотка выпил чай со сливками, встал из-за стола.

– Спасибо…

– Ты чего такой? – удивился Илья Павлович. – Случилось что?

– Да нет, – замялся сын Виктор, потом сказал: – Это, у Ирки Чепурновой день рожденья сегодня. Собирают на подарок…

– Сколько?

– По пятьдесят.

– Гм… – Илья Павлович вытер салфеткой губы. – Это что за подарок такой? «Вольву» ей купить собираетесь?

– Ну, что-нибудь, я не знаю… Торты еще, чаепитие…

Алексеев посмотрел на жену.

– Как, мама Таня, выделим?

Решили выделить. Виктор повеселел, сел обратно за стол, торопливо доел пельмени.

– Не опоздай, сынок, уже восемь, – сказала мать. – После уроков сразу домой, я талон взяла к стоматологу на три часа. Сходим проверим твои зубы.

– У меня же не болит.

– Все равно надо, чтоб посмотрели. Ты можешь не замечать, а потом поздно будет – зуба лишишься.

– Да ну… – поморщился Виктор.

Илья Павлович осадил сына:

– Хорош, хорош. Предупредить всегда легче, чем лечить. – И уже мягче, жене: – Н-ну, спасибо, Танюша! – Встал, поцеловал ее в щеку. – Надо бежать.

– Я сегодня дома останусь, здесь почитаю спокойно. Договорилась, в редакцию не пойду.

– Хорошо. Я тебе звякну, если что…

Улица кипела спешащими людьми, беспокойными колоннами автомобилей. Общая суета подхватила Илью Павловича, и он, все убыстряя шаг, направился к троллейбусной остановке. Приятное, погожее осеннее утро, солнце на чистом небе лишь в первый момент, как вышел из подъезда, отозвались в его сердце тихой волной радости, и тут же ее накрыли дела предстоящего дня, лица озабоченных пешеходов… Илья Павлович втиснулся в плотную стенку из спин, надавил.

– Уплотнимся, товарищи. Так-так!.. Спасибо.

Дверцы с шипеньем сомкнулись, троллейбус тронулся. Пассажиры были молчаливы и напряженны, смотрели в окна, на одежду соседей, избегая встречаться глазами.

По салону, бойко работая локтями, словно гребла веслами, пробивалась кондукторша. Покряхтывала от напряжения, объявляла:

– За проезд рассчитываемся, пожалуйста! Рассчитываемся…

– У меня проездной, – сказал Илья Павлович, когда кондукторша добралась до него.

– Покажите.

Ему пришлось кое-как вытаскивать из внутреннего кармана куртки проездной в жесткой пластиковой оправе.

До места работы семь остановок. Троллейбус то пустел наполовину, то опять набивался до отказа. Илья Павлович заранее стал протискиваться к выходу. Его остановила у дверей кондукторша:

– Вы рассчитались, молодой человек?

– Я уже показывал вам проездной.

– Да? Ну ладно…

Алексеев сошел с троллейбуса, оправился. Перед ним двенадцатиэтажное здание областного телецентра. Здесь он и работает кинооператором.

– Здравствуйте, – кивнул вахтеру в нижнем фойе, мельком показал пропуск.

Взбежал по лестнице на четвертый этаж. Там сидел другой вахтер. Ему пропуск не нужен, он знает сотрудников в лицо.

– Из наших кто есть? – спросил Илья Павлович.

– Еще нету. – Вахтер подал ключ.

В кандейке операторов пусто. Застоявшийся запах сигаретного дыма. Илья Павлович снял куртку, кепку, причесался. Приоткрыл форточку. Включил телевизор, сел в кресло.

Вскоре стали подтягиваться остальные. Здоровались, вяло переговаривались, курили. Потом принялись доставать из шкафов камеры, осматривали их, проверяли батареи. Потом секретарь принесла план работы на день. Илье Павловичу сегодня досталось быть дежурным. Значит, сидеть здесь, по срочному сообщению выезжать на съемку. У других – командировки по области, освещение заседания городского совета, открытие математической олимпиады в Педагогическом университете…

– Повезло, Илья, – завистливо сказал один из операторов, Петренин, – а мне весь день парься, депутатов с их речами снимай.

– Завтра меня к ним отправят.

Петренин хмыкнул:

– Тоже верно.

В кандейке происходили сборы:

– Ребята, кому я вчера микрофон давал?

– А село Соловьево, это где?

– О-о, парнишка, за полями оно, за лесами. Далеко-далеко…

– Что, серьезно?

– Да брешет он. Километров сорок, не больше.

– Черт, да где ж микрофон-то?!

Постепенно расходились, сопровождаемые оруженосцами-осветителями.

Оставшись один, Илья Павлович занялся просмотром старых репортажей, предназначенных для затирки новыми. Ничего интересного, что можно пощадить. Отрывки с очередного премьерного спектакля в драматическом театре, интервью с главным режиссером, актерами, зрителями; рядовой гаишный рейд на дорогах; съемки на птицеводческой ферме, у которой была круглая дата… В конце концов Алексеев выключил видеомагнитофон и телевизор, вышел, замкнул кандейку. Отдал ключ вахтеру, предупредил, что он в буфете.