Сказки, рассказанные на ночь - Вильгельм Гауф Страница 25

Жил на свете один портняжка-подмастерье, и звали его Лабакан. Портновскому ремеслу обучался он в Александрии, у тамошнего известного мастера. Нельзя сказать, что Лабакан был неумехой, наоборот, он весьма искусно владел иглой и мог делать очень тонкую работу. Нерадивым лентяем его тоже никто бы не назвал. Но что-то все же было с этим подмастерьем не в порядке. Иногда, бывало, он часами трудился, не поднимая головы, так что казалось, будто игла чуть ли не горит у него в руках и нитка того и гляди задымится, а уж по красоте сшитые им вещицы превосходили все, что шили остальные. В другие дни, и это, к сожалению, случалось гораздо чаще, он подолгу просиживал без дела, погруженный в свои мысли, с застывшим взглядом и вид имел такой странный, что хозяин и другие подмастерья, замечая это его состояние, говорили: «Опять наш Лабакан изображает из себя благородного».

По пятницам же, когда другие люди после молитвы возвращались домой к своим делам, Лабакан, в красивом платье, которое он справил себе, пустив на него все свои нажитые с таким трудом сбережения, выходил из мечети и отправлялся гулять по городу. Горделиво и степенно вышагивал он по улицам и площадям, а если ему встречался кто-нибудь из приятелей и приветствовал его словами: «Мир тебе!» — или спрашивал: «Как поживаешь, друг Лабакан?» — он милостиво махал рукой в ответ, в иных же случаях даже снисходил до царственного кивка. Иногда, бывало, мастер в шутку говорил ему: «Ты у нас прямо как настоящий принц!» Слыша такое, Лабакан всякий раз радовался и отвечал: «Какой вы догадливый!» или «Ваша правда! Я-то сам давно уже это понял!».

Так все и шло до поры до времени — портняжка продолжал чудить, хозяин же мирился со странностями своего подмастерья, который, в сущности, был добрым малым и к тому же отменным работником. Но вот однажды брат султана Селим, оказавшийся проездом в Александрии, прислал портному свою праздничную одежду для какой-то переделки, а тот поручил эту работу Лабакану, ибо он лучше других справлялся с такими тонкими вещами. Вечером, когда и мастер, и подмастерья разошлись по домам отдыхать от дневных трудов, какая-то непреодолимая сила заставила Лабакана снова вернуться в мастерскую, где осталось платье султанова брата. Долго в задумчивости разглядывал Лабакан чудесный наряд, наслаждаясь блеском шитья и переливами красок, которыми играли шелк и бархат. Перед такою красотой он не мог устоять. Недолго думая, он взял и переоделся в царское платье, которое на удивление пришлось ему в пору, как будто сшито было прямо на него. «Ну чем я не принц? — думал он, расхаживая по комнате. — Вот ведь и хозяин говорил, что я настоящий принц!» Подмастерье так сросся с новым нарядом, что даже рассуждать стал как высокородная особа: вообразив, что он и впрямь отпрыск неведомого короля, Лабакан решил податься в дальние края и навсегда оставить этот город, раз в нем живут такие дураки, не сумевшие разглядеть в простом портняжке его благородного происхождения. Он был уверен — роскошная одежда была послана ему доброй феей, и он, конечно, не мог пренебречь таким ценным подарком, вот почему он прихватил свои скромные сбережения и под покровом ночи покинул Александрию.

На своем пути новоявленный принц повсюду вызывал удивление, ибо его богатое платье и строгий величавый вид никак не вязались с тем обстоятельством, что он странствовал пешком. Если же кто-нибудь задавал ему по этому поводу вопросы, он нагонял на себя таинственность и отвечал, что на то у него, дескать, есть свои особые причины. В конце концов он все же понял, что при таком способе передвижения выглядит нелепо, и потому купил себе по дешевке старую клячу, которая его вполне устроила, ибо нрава она была спокойного, покладистого и можно было надеяться, что от нее не будет сюрпризов, требующих от наездника особой ловкости, каковой Лабакан явно не обладал.

Однажды, когда Лабакан неспешно ехал по дороге, сидя на своей доброй Мурфе, как он назвал купленную лошадку, его нагнал какой-то всадник и попросил разрешения присоединиться, чтобы в разговорах скоротать время в пути. Попутчик Лабакана оказался веселым юношей красивой наружности и приятного обхождения. Он тут же завел беседу о том, откуда кто едет да куда направляется, и скоро выяснилось, что он, как и портняжка, странствует по свету без определенной цели. Он назвался Омаром и сказал, что приходится племянником Элфи-бею, несчастному паше каирскому, и что в путь он отправился, дабы выполнить наказ, данный ему дядей на смертном одре. Лабакан же не стал особо распространяться о своих обстоятельствах, намекнул только, что сам он высокого рода и путешествует ради собственного удовольствия.

Молодые люди пришлись друг другу по нраву и продолжили путь вместе. На второй день их совместного путешествия Лабакан поинтересовался, что за наказ дал дядюшка Омару, и узнал, к своему удивлению, следующее: Эльфи-бей, паша каирский, воспитывал Омара с детских лет и своих настоящих родителей Омар никогда не видел. Когда же враги Эльфи-бея напали на него и ему после трех неудачных сражений, уже смертельно раненному, пришлось покинуть страну, он открыл своему питомцу тайну: оказалось, что тот вовсе не племянник паши, а сын одного могущественного правителя, который, испугавшись предсказаний своих звездочетов, удалил от двора юного принца и поклялся, что увидятся они не ранее, как тому исполнится двадцать два года. Имени отца Эльфи-бей не назвал, но строго-настрого наказал Омару на пятый день следующего месяца Рамадана, когда ему исполнится ровно двадцать два года, явиться к знаменитой колонне Эль-Зеруйя, что находится в четырех днях езды к востоку от Александрии. Там он увидит людей, которым он должен вручить кинжал, данный ему Эльфи-беем, и сказать: «Нет у меня больше ничего, но я тот, кого вы ищете». Если же они ответят: «Хвала Пророку, что сохранил тебя!», то ему следует пойти за ними, и они приведут его к отцу.