Искушение любовью - Эйлин Драйер Страница 97

Когда Фиона проснулась, было светло и тихо. Стало ли ей лучше, она сразу не поняла. Она находилась одна в небольшой, элегантно обставленной комнате, где Алекс делал ей перевязку. Огонь в камине почти погас, поэтому было довольно прохладно, но в высокое окно ярко светило солнце.

Похоже, была уже середина дня. Фиона села и осторожно спустила ноги с кровати. Голова болела, будто набитая грязной ватой, впитавшей эхо криков и излишки бренди. Но она подумала, что могла бы чувствовать себя и хуже, ведь ее выпотрошили, а затем зашили, как рождественскую гусыню. Однако действительно сильно болела только задница, на которую она шлепнулась, когда выпрыгивала из окна дома Хоузов. В принципе все ее повреждения были не особенно серьезными, и она не сомневалась, что справится с ними.

Алекс, видимо, ушел уже давно, хотя углубление на подушке, оставленное его головой, еще было видно и ощущался его аромат, в котором смешались запахи дорогого ветивера и лошадиного пота. Фиона взяла его подушку и прижала к груди, как делала с подушечкой, оставшейся от матери, как будто могла вызвать его во плоти, соединив хранящийся в памяти образ его прикосновений с этим едва уловимым ароматом.

Она вдруг поняла, что не сможет уснуть без него, хотя теперь точно знала, что он придет, а может быть, именно поэтому. На глаза почему-то навернулись слезы, а вместе с ними воспоминания: трясущаяся телега, размытые темные очертания большого строения, грязь под ногами, тусклый дрожащий огонек свечи возле покрытой каплями влаги кирпичной стены, запорошенные снегом куски угля на уходящем вверх изгибе улицы, похотливые взгляды и старающиеся схватить руки. Она вновь ощутила, как во сне замерзают пальцы на руках и ногах, как сводит пустой желудок, почувствовала запах отбросов, перегара и подгнившей капусты.

И страха. Она знала, как пахнет страх, и могла вспомнить это в любой момент, но от этого не становилось легче. Ощущение страха далеко не всегда помогало ей предотвратить беду, и хуже всего, что касалось это Мейрид. Ничто не могло заставить ее быть осторожной, по-настоящему опасаться. Мей просто не понимала как. Во всех случаях она ждала решения от сестры, и ей приходилось его принимать.

Но как бы там ни было, сейчас, когда холодное солнце играло своими отблесками на простынях и покрывалах, ощущение вины, которое Фиона носила в себе столько лет, было слабее. Опустошившие ее слезы размыли это ощущение и, похоже, размягчили и Алекса. Она еще никогда не чувствовала такого умиротворения, как сейчас.

Алекс оказался прав. Это было давно, и прошло много времени с тех пор, но она по-прежнему носила все в себе, пока наконец не нашелся человек, которой сумел ее убедить, что так жить больше нельзя. Он вскрыл ее застаревшие раны своими заботливыми взглядами и волшебными прикосновениями, и это стало началом исцеления. И уже не столь важно, что случится дальше: она будет любить его уже за одно то, что у него хватило терпения и мужества изменить ее жизнь.

Он был так терпелив, так добр, когда она вывалила на него свои признания; выслушал ее с таким пониманием, без оценок и комментариев. И сделал ей предложение. Она слышала,  – оба раза, хотя и не отреагировала. Но как он мог после того, что говорил в карете? Как он на самом деле отнесся к ее признаниям? Ведь она видела отвращение, мелькнувшее в его глазах,  – в этом может поклясться. Она до сих пор ощущает этот взгляд. Он был как пинок, как удар в грудь. Она почти физически почувствовала тогда, как увядают под ним ее сокровенные мечты.

Однако потом, когда он нагнулся и нежно прикоснулся губами к ее лбу, эти мечты вновь ожили.

Конечно, все это девичья глупость. Нет ничего глупее, чем видеть то, чего на самом деле нет. Алекс просто пожалел ее. Он не может относиться к ней с уважением. Как можно уважать такую, как она, зная то, в чем она ему призналась? Да это себя не уважать.

«Хватит!» Фиона отложила подушку в сторону и постаралась отогнать назойливые мысли. Скоро она все узнает. Скоро станет известно, какое будущее ее ожидает, тогда и будет думать. Она осторожно соскользнула с кровати на плохо гнущихся ногах, набросила ночной пеньюар и огляделась. В убранстве комнаты ощущалась элегантность и смелость. Выдержанная в бело-голубых тонах, она была обставлена красивой легкой мебелью, безукоризненно соответствующей чиппендейловскому стилю. Как подумала Фиона, это, видимо, одно из тех помещений, которые четко отражают сущность своих хозяев. Однако ни чьей-либо одежды или обуви здесь, естественно, не было.

Фиона стояла у кровати, бессмысленно глядя на дверь, не имея представления, что делать дальше. Всю жизнь, сколько себя помнила, вставая утром, она сразу составляла план дел на день. Они могли быть нудными или интересными, тяжелыми или легкими, но всегда были, и в большом количестве. Кроме того, приходилось помнить о тысячах вещей, с которыми сталкивалась вчера и даже неделю назад.