Миры Амбрэ - Экси Старк Страница 96

Илай тут же встал между нами, прикрывая меня собой, напряженный, как спущенный курок, осталось только палец убрать — и пуля стремглав вонзится в цель.

— Последнее желание? — улыбнулся Олтур.

Я заметила, как за беседкой мелькнула тень, затем еще одна, настолько бесшумно и стремительно, словно ночной кошмар. Войны Ареса…

— Кто пытался нас убить? — опередил меня Илай.

Грей уставился на Ареса, словно очнулся после долгого сна.

— Ох, это просто, — Олтур поклонился, как актер в конце спектакля. — Я!

— Зачем? — собственный голос показался мне незнакомым, слишком безразличным.

— А это сложно. Есть одна древняя легенда о силе четырех стихий, соединенных вместе. Давным-давно, когда земля была цвета крови и вулканы покрывали ее, словно огненные цветы, жила праматерь всех богов — Эрцету. Она была и небом, и солнцем, и морем, и ветром. Рождающей жизнь. Ее возлюбленный Геб жестоко предал ее, и, охваченная горем, Эрцету взорвалась на четыре части. Перед этим она сказала, что покуда на этой мертвой планете не поселится любовь, способная вместить ее всю (все четыре стихии), — она будет странствовать по миру растерзанной. Романтично, не правда ли? — Олтур потер ладони и поднял глаза к луне. — А еще в этой легенде говорилось, что слияние стихий дарит бессмертие и силу, о которой Виланд мог только мечтать. Всё, что нужно — испить ее разом. Раньше это казалось абсурдным, ведь их не соединить воедино. Так считалось, пока не появились вы.

— Ты готов убить детей из-за глупой легенды?! — прокричал Ерей.

— Нет, — засмеялся Арес. — Я готов убить всех вас.

Всё произошло молниеносно. Илай бросился на Олтура, и оба, сцепившись, вылетели через перила. Илай приземлился сверху и впился в грудь гролла. Одной рукой он схватил его за подбородок, вминая в землю, другая, прожигая на своем пути плоть, пробивалась к сердцу противника. Одежда Олтура превратилась в пепел, а кожа запузырилась. Арес захрипел, но вывернулся и перехватил его за запястье, затем выгнул его руку, ломая кость. Раздался глухой треск, Илай закричал, но не отпустил противника, а принялся душить другой рукой. Его пальцы сжимали горло так сильно, что из-под порванной плоти засочилась кровь, темная, словно чернила. По телу Ареса поползли синие змеи взбухших вен. Он продолжал сдавливать сломанную руку до тех пор, пока Илай ослабил хватку, а затем резко толкнул его, опрокидывая на землю.

Арес подлетел к нему, а его страшные глаза мерцали, как паучьи. Олтур выглядел ужасающе. Разом он обрушился на Илая, упираясь ладонями в грудь. По шее Олтура ползли кровавые потеки. На груди гролла зияла выжженная дыра с обугленной по краям кожей. Он оскалился, схватил голову Илая обеими руками и приблизился к нему. Его черные глаза затянуло уже знакомой мутной пеленой.

— Eli, quis ignis, — протянул вкрадчивым, демоническим шепотом Олтур, его голос был серебристым и гладким, как ртуть, — dimitte me aspice. Sit vita tua. Suscipe mortem. (Илай, дитя огня, позволь войти. Отпусти свою жизнь. Прими свою смерть.)

Хриплое дыхание Илая участилось, а затем резко прекратилось, я не слышала уже ничего, кроме этой смертельной тишины. Его жизнь призрачными нитями паутины струилась вверх, растворяясь в ночи. Илай смотрел на него невидящими глазами, полными потаенного ужаса, словно марионетка. Его тело: руки, торс, ноги — всё обмякло. Напряжение ушло с лица, превратив его в прекрасную фарфоровую маску. На меня нахлынули воспоминания из мастерской стеклодува. Вспомнилось удушающее чувство страха, когда смотришь в мутные глаза гролла, словно неизвестность, скрытую густым туманом, и не можешь издать ни звука, ни пальцем пошевелить.

Я повернулась, спотыкаясь о неровные булыжники дорожки, и бросилась к краю беседки. Позади меня мелькали тени, раздавался треск, чьи-то крики, стоны, удары; всё слилось в ядовитую симфонию, но мне было не до них. Заметив торчащий из земли железный кронштейн с горшком белых петуний, я откинула цветы в сторону, ухватилась обеими руками за палку и потянула его. Застряв, он лишь немного зашатался. Тогда я уперлась ногами в твердую почву, закрыла глаза и со всей силы дернула его. Дрын с сухим скрежетом вышел из земли, и я вместе с ним упала на спину, ударившись об один из многочисленных терракотовых декоративных вазонов. Не обращая внимания на саднящую кожу, я вскочила, опираясь на железяку, и бросилась к Илаю.

Казалось, все звуки покинули эту жуткую ночь, остался только мой шумный вдох и выдох, да биение собственного сердца, четкое и громкое, как бой курантов. Я покрепче ухватилась за кронштейн руками, замахнулась и ударила Ареса. Металл с отвратительным треском врезался в череп. Олтур отлетел назад, на траву, раскинув руки, словно чучело, набитое соломой. На землю потекла кровь.

Я упала на колени рядом с Илаем. Его смуглая кожа стала серой, цвета пепла. Он всё так же смотрел в небо, глаза открыты, а в них сияет пустота. Словно и не его глаза, а стеклянные, ненастоящие.

— Илай, — позвала его я, — это я!!! — Ни признака жизни… — Ила-ай!!! — Я сама не заметила, как перешла на крик, надрывный крик, вспарывающий собой ночь. Рыдая, я прижала его к себе. Мои слезы падали ему на лицо, повисали на ресницах, словно его собственные. — Илай, — уже тихо умоляла я, — не уходи!.. Вдруг его рука судорожно сжалась на моей, из груди вырвался хриплый ужасающий звук, как вой вьюги. Он схватил ртом воздух, жадно вдохнул и… голова безжизненно упала на землю, глаза закрылись.

Виски пронзила звенящая боль, как шум скрежещущего металла. Плохо соображая, я поднялась на ватных ногах, схватила валявшийся неподалеку кронштейн и бросилась к Олтуру. Он закряхтел, поворачивая голову, и уставился на меня в тот момент, когда я занесла над ним палку, целясь в сердце. Я даже не была уверена, есть ли оно у него, но как еще можно убить эту тварь, я не знала.

По щекам текли ручьи. Потерять Илая было невыносимо. Я зажмурилась, готовясь проткнуть Ареса, и… вскрикнула от боли, отлетая в сторону, врезаясь в беседку. В глазах полыхнули искры. Я согнулась пополам и застонала. Дыхание перемкнуло — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Меня грубо пнули ногой, переворачивая на спину. Из темноты появилось совершенно незнакомое лицо юноши, по сути мальчишки. Он возбуждено оскалился и заехал мне носком сапога в живот. Я закашлялась кровью, задыхаясь от тошнотворного металлического вкуса во рту. Парень схватил меня за горло, приподнимая над землей, и прошипел:

— Tempus moriendi! (Время умирать!)

— Не знаю я латынь, — хрипло выпалила я и ударила его пальцами в глаза, так учили по телику отбиваться от насильника.

Парень взвыл, схватился за лицо, но всё еще оставался сверху. Я сцепила руки в замок и заехала ему в ухо. Он повалился в сторону, а я, не теряя бесценные секунды, поползла прочь. Впрочем, далеко удрать не удалось — только и успела схватиться за балясины, как он потянул за платье. Ухватившись руками, я стала подтягиваться вперед. Ткань затрещала, и значительная часть подола осталась в его руках. Серебристый бисер разлетелся в разные стороны, как дождь. Гролл отбросил ошметок в сторону и стал хвататься за ноги, впиваясь в кожу ногтями. Несколько раз брыкнувшись, я, наконец, освободила правую ногу и ударила его каблуком в глаз. Он вскрикнул и упал назад, катаясь по траве.