Женские фантазии - Сандра Браун

Я поняла, что такое блаженство…

Мы занимались любовью в конюшне. Остро пахло сеном, лошадьми и пылью. Мы любили друг друга пылко и страстно. Наши тела блестели от пота. Потом, когда все закончилось, мы, обессиленные, лежали, переплетя руки и ноги. Сено набилось в мои растрепавшиеся волосы. Он перебирал шелковистые пряди, отделяя застрявшие сухие травинки, а я наслаждалась теплом его рук и причудливой игрой солнечных лучей, пробивавшихся сквозь дощатые стены конюшни и ласкавших его мощную, покрытую жесткими курчавыми волосками грудь.

То, что произошло, неминуемо должно было произойти, хотя выбор времени и места, безусловно, оставался за ним.

На дворе было пусто, когда я вернулась с ежедневной прогулки верхом на одной из чистокровных кобыл отца. Сердце мое бешено забилось, едва я заметила его — старшего конюха, вальяжно прислонившегося к стене конюшни.

Я взглянула не него с горделивой надменностью, унаследованной от многих поколений моих предков-аристократов. Он не спеша, с ленцой и небрежностью, без намека на подобострастие оттолкнулся от стены и направился ко мне. Самоуверенно улыбаясь, он крепко обхватил меня за талию, чтобы снять с седла. Желая стереть с его губ эту дерзкую усмешку, я, соблазняя, всем телом прижалась к нему и нарочито медленно соскользнула вниз. Прошло несколько томительных секунд, прежде чем мои ноги, обутые в высокие ботиночки для верховой езды, коснулись земли. Я видела, как внезапно потемнели его глаза, но долго торжествовать мне не пришлось.

Пренебрегая условностями, забыв о разнице в нашем положении, он продолжал удерживать меня в объятиях. Я смотрела на него снизу вверх, не скрывая желания. Это желание становилось тем сильнее, чем глубже разверзалась разделявшая нас пропасть. Между ним, конюхом, и мной, дочерью хозяина, не могло быть никаких отношений. Наша близость казалась невозможной из-за веками нерушимого запрета. И, как все запретное, служила искушением.

К тому же он был ирландцем, а я — англичанкой. Он был необуздан и дик, с характером крутым и буйным, как бушующее море. Я же росла в атмосфере изысканной утонченности и аристократической сдержанности, учила французский и латынь. А он и английским-то владел с грехом пополам, вворачивая словечки, значение которых я не всегда понимала. Если верить слухам, бутылка виски, попадавшая к нему вечером, к утру бывала пуста, тогда как мне лишь изредка, по особым случаям, позволяли выпить бокал хереса перед ужином. Руки мои всегда были в безупречном состоянии, его — с обломанными ногтями, шершавые и мозолистые. Но это не имело значения, когда он сжимал мою талию загрубевшими ладонями, притягивая ближе к себе.

Он наклонил голову и поцеловал меня так, будто и не совершал предательства по отношению к своему господину. Если бы нас увидели — это могло стоить ему головы, но он словно не задумывался об этом. Прядь его длинных волнистых волос коснулась моего лба. Он еще крепче прижался к моим губам полуоткрытым ртом.

Несмотря на то что я спровоцировала его на необдуманный поступок, подобная дерзость рассердила меня. Я попыталась оттолкнуть его, упираясь ладонями в кожаный жилет. Но битва была проиграна, не успев начаться. И не только потому, что я не могла справиться с человеком, который гораздо крепче меня физически. Я не могла бороться с разгоревшейся во мне страстью, с огнем, полыхавшим в моей крови. Признаться честно, я не очень усердно вырывалась из объятий, когда его вездесущий язык раздвинул мои губы.

В тот момент я почувствовала, что ноги мои подкашиваются.

Ослабевшую от неведомых чувств, он увлек меня в сумерки отцовской конюшни. Но ведь я этого и хотела! Разве не об этом говорили мы друг другу глазами, украдкой обмениваясь взглядами не одну неделю? Разве не я своими, будто случайными, прикосновениями побуждала его к решительным действиям? Разве не я мучительно мечтала узнать, о чем шепчутся между собой молодые служанки? Вот-вот и мне откроется тайна!

Даже передумай я сейчас, он не позволил бы мне уйти…

Он прижимал меня к жесткой перекладине стойла. Ноги по колено утопали в сене, от которого чудесно пахло — сладко и свежо. Здесь было тепло и сумрачно. В солнечных лучах, пробивавшихся сквозь щели, плясали пылинки — узкие полосы света походили на туго натянутые нити. Все чувства во мне были так же напряжены, как эти напоминавшие тетиву лука золотые лучи. Бедра его плотно прижимались к моим, так, что я могла ощутить силу его желания. Стройное мускулистое тело, которым я часто любовалась исподволь, теперь было волнующе близко.

Он распустил узел на шалевом воротнике моей блузки, который был завязан с элегантной небрежностью, и принялся расстегивать пуговицы. Крохотные перламутровые шарики легко поддавались, выскальзывая из узких, обработанных вручную петель.

Я вскрикнула, когда он накрыл мою грудь ладонями. Не желая возиться с застежками моего батистового лифа, он просто опустил его.

Ошеломленная, я прикрыла глаза, откинула голову назад, к деревянной стойке, и в тот момент, когда губы его коснулись моих трепещущих сосков, я почувствовала, что сдалась окончательно. Я и представить не могла, что мужские губы способны дарить такое наслаждение. Это называлось грехом, не так ли? Переполнявшие меня чувства были порождением зла — и в то же время божественно прекрасными! Соски мои отвердели и напряглись под влажными прикосновениями его языка. Выгнув спину, я выкрикнула его имя.

— Тише, тише, любовь моя, — прошептал он тягуче, с акцентом, который мне так нравился. — Нам надо быть осторожнее.

Его руки не ведали, что такое благопристойность, для них не существовало никаких запретов. Приподняв подол моего бархатного бордового костюма, смяв нижние кружевные юбки, он коснулся обнаженного тела. Нашептывая мне на ухо грубовато-ласковые слова и согревая теплом своего дыхания, он продолжал ласкать меня с терпеливой нежностью, несмотря на то что обуревавшее его желание становилось слишком явным.