Последнее лето - Елена Арсеньева Страница 90

– Ничего, – сказал Шурка томным голосом, едварасслышав хлопок двери, и приподнял голову с подушки. – Мне уже лучше.Дайте мне мазь, тетя, я сам намажусь.

– Надо повязку… повязку наложить, – простоналатетя Оля, наконец-то завладевая мокрым рукавом и дивясь, отчего он такойхолодный, словно облился Шурка не кипятком из самовара, а холодной водой из-подкрана.

– Сказал же – сам! – рявкнул Шурка с интонациямивполне здорового человека, забрал баночку с «Burn’ом» и ушел в ванную комнату.

Сашенька, впрочем, на это уже не обращала внимания: онанабирала номер телефона Вари Савельевой.

Варя оказалась дома и была грустная-прегрустная – Саша сразувспомнила, как она плакала в книжной лавке на Покровке, – однако приизвестии о билетах немного повеселела.

– Но у меня приглашения только на два лица, –предупредила Саша. – То есть мы с тобой попадаем на бал, а Митя – нет.

– Ну, Митя уехал к своей маменьке в деревню, –как-то очень беззаботно отозвалась Варя. – Не знаю, когда вернется. Такчто никто нам не помешает.

Ну, значит, они помирились, с завистью подумала Саша. Даладно, пусть хоть у кого-то хоть что-то будет хорошо!

Сговорились о встрече, поболтали о том, кто какое платьенаденет, и повесили трубки. Саша еще раз с восторгом осмотрела нарядныеприглашения – золотое обрамление, бледно-зеленое, изысканно-удлиненное тиснениебукв – совершенно такого цвета, как ее перчатки! – и только сейчасзаметила на обороте, там, где были обычные указания насчет места, времениначала бала и о том, что вход действителен только по приглашениям, убористуюстрочку: «Дам просят иметь в виду, что бал носит придворный характер».

– Что это значит, тетя? – спросила она.

Олимпиада Николаевна пожала плечами. Вот чего она в своейжизни, конечно, недобрала, так это балов. И в некоторых тонкостях, понятно,разбираться она не могла.

– Душенька, не знаю, – сказала виновато тетяОля. – Наверное, это значит какую-нибудь особенную парадность одежды. Аскорее всего, церемониал будет особенный – как на придворных балах. Ну да,конечно! Там первую пару составляет государь с женой губернского предводителя,потом государыня с губернским предводителем, далее уездные предводители идут впаре с кем-то из великих княжон…

– Ну, тетя, я не думаю, что к нам приедетимператор, – засмеялась Сашенька и побежала посмотреть, не поцарапаны ли,господи помилуй, ее туфельки, не надо ли их протереть молоком.

Потом она часто думала, как странно все сплелось с этимбалом… Пожалуй, все началось именно с этой внешне невыразительной, загадочнойстроки: «Дам просят иметь в виду, что бал носит придворный характер».

То есть это ей так казалось. Хотя очень возможно, что таконо было на самом деле…

Объяснилась оная загадочность за четверть часа до началаторжества, когда Варя и Катя вышли на Большой Покровской из экипажа Савельевых(Савелий Савельевич предоставил для такого случая собственный пароконный выезд– новую коляску с настоящими электрическими лампочками, великой редкостью,жаль, что среди дня в них надобности не было, ну ничего, зажгут, когда девицыотправятся поздним вечером по домам), поднялись по ступенькам Дворянскогособрания и предстали перед распорядителем, стоявшим меж колоннами рядом сошвейцаром, знай открывавшим и закрывавшим дверь. По случаю бала швейцар был нев обычной ливрейной шинели с большими светлыми пуговицами, а в самой что ни наесть парадной форме: в черной велюровой шляпе-двууголке, надетой поперек иукрашенной кокардой-эгретом, в ливрее с двумя (!) пелеринами, обшитымигалунами, с широкой перевязью через правое плечо. А на левом плече он имелединственный эполет с кистями. На руках швейцара, которыми он крепко сжималчерную деревянную булаву с медным шаром-набалдашником и медным наконечником,были белые замшевые перчатки. Набалдашник и наконечник были так начищены, чтосверкали, словно золотые.

Рядом с этим великолепием распорядитель в черном фракенесколько терялся. Но так могло показаться лишь профанам! Фрак его был сшит издорогого черного крепа (а не кастора!), с лацканами, полностью (а вовсе не дополовины!) закрытыми матовым черным шелком. Жилет, конечно, белый, шелковогопике в рисунок (а не в рубчик!), на шее также белый (а не черный, ибо это –прошлый век!) шелковый бант, воротник белоснежной крахмальной рубашки изтончайшего голландского полотна – в стиле «альберт», с приподнятыми и чуточкуотогнутыми уголками, а запонки с жемчугом (никаких цветных камней, это дурнойтон!). Распорядитель являл собой воплощение изысканности и, как решила Саша,той самой «придворности», о которой предупреждало приглашение.

А он посмотрел на Сашу, окинул взглядом (довольнобесцеремонным, как показалось девушке) ее наряд – и улыбнулся одобрительно. Потомперевел глаза на прелестное Варино платье: бледно-розовое, с сеткой от плеч догорла, с прелестным «ошейничком» из крученых нитей и широким поясом цветаpervenche (такое сочетание было безумно модным в столицах в прошлом, 1913 году,ну а спустя год еще весьма и весьма котировалось в провинции), – и лицоего омрачилось:

– Сожалею, мадемуазель, прошу меня извинить, однако яне могу пропустить вас.

– Что? – спросила Варя, растерянно улыбаясь.

– Наш бал носит придворный характер, – проговорилраспорядитель. – Это указано в вашем билете.

– Но я, но мы… я не понимаю… – бестолковозабормотала Саша. – Что это значит?

– Это значит – извините, мадемуазель! – что ваши,пардон, декольте должны иметь определенную глубину. В туалетах для придворногобала не должны быть закрыты плечи и э-э… la poitrine [37] .Прошу прощения!

А, понятно теперь, почему он так оценивающе поглядел наСашино декольте! Но Варина poitrine, увы, была основательно прикрыта густойсеткой…

– Варенька, господи, какой ужас! – пробормотала растеряннаяСаша. – Я не знала, прости меня!

Варя вряд ли слышала ее извинения. Подобрав подол, онакинулась к экипажу, который, на счастье, еще не успел отъехать, и в одномгновение оказалась внутри. Оглянулась… перед Сашей в последний раз мелькнулозалитое слезами лицо…

– Извольте пройти, мадемуазель, – сочувственнопроговорил распорядитель. – Вы загораживаете дорогу.