Шанс - Александръ Дунаенко Страница 9

На карту было поставлено продолжение фамилии Мерзликиных.

– Ты – самое дорогое, что у меня есть. Вся моя жизнь, все мои богатства – всё это твоё. Я живу для тебя, – говорил своему сыну французский магнат Рамбаль Гоше.

У Борьки Мерзликина ещё не было сына. Ему ещё не для кого было жить, собирать и умножать свои миллионы. Но он хотел, чтобы у него это случилось. У него была любимая жена, он хотел иметь от неё сына, для которого ему стоило, ему нужно было бы жить, кому завещать свои, провонявшиеся разбодяженным бензином, миллионы.

И для этого всего-то, подумаешь, какой-то пустяк – уступить жене в её малом капризе. Купить ей за копейки этого жалкого корреспондентишку…

– Ну и сошёл Борька с ума – мне-то какая разница, – стал думать я после того, как он намекнул на вполне приличное вознаграждение за мою жизнь в присутствии его жены Тони.

И в особенности вот этот, последний пунктик – что мне ничего с ней не надо будет делать, очень пришёлся мне по вкусу. Настолько, что я готов уже был согласиться на предложение моего приятеля.

Но он ещё не закончил.

У моего товарища Борьки Мерзликина были ещё ко мне некоторые условия.

– Я тебе, Саня, обеспечу всю твою жизнь, очевидно, подводя черту трудному разговору, сказал Борька. Положу деньги на счёт в банке, чтобы ты мог хорошо жить на проценты, когда Тоне надоест эта комедия. Положу заранее, всё – в присутствии адвоката, нотариуса. Но только ты должен выполнить одно условие. Только пойми меня правильно, я вкладываю деньги, у меня должны быть определённые гарантии.

Перед тем, как ты приступишь к своим обязанностям, тебе должны сделать операцию.

– Какую? – Тут я, наконец, подал голос. – Я только месяц, как после комиссии, врачи сказали, что, кроме тугоухости, я совершенно здоров.

– В том-то и дело, – сказал Борька. – Тебе нужно отрезать яйца.

Возможно ли простыми человеческими словами передать мою реакцию на это короткое Борькино заявление? Как раз – тот самый классический случай, когда словам становится тесно, а мыслям просторно.

Вот я и сидел, не мог сказать ни одного слова, хотя Борька, казалось бы, наконец, замолчал. И приготовился послушать и меня.

Он, наверное, подвинулся рассудком? Конечно – ежесекундно думать, как кого надуть, следить, чтобы не надули тебя, бояться конкурентов, бандитов, милиции. Любить жену и не видеть её сутками. Ревновать.

Бессонница. И, наверное, и – импотенция. Откуда ей взяться, потенции, если в постоянном стрессе?

Ладно, Бог с ним. Чего уж тут обижаться?

Я поднялся из-за столика: – Я пошёл, Боря. Ты не волнуйся, всё будет хорошо.

Передай кому-нибудь дела на пару недель. Побудь с женой, удели ей внимание. Свози её на ваши Мальдивы, или – там – на Канары не на Новый год, а сейчас. А, может – просто куда-нибудь в глухую деревню, где речка, лес…

Борька ухмыльнулся: – Знаешь, Саня… Ты себя со стороны видел?… Ведь это раньше ты был Александр Иванович, звезда… А сейчас ты никто. Пустое место. Это для Тоньки остался к тебе какой-то интерес. Да и то, я думаю, ненадолго. Ведь я тебя насквозь вижу. Кому ты здесь нужен? Да и нигде ты не нужен. Ушло твоё время. Сейчас моё… наше время.

Борька тоже поднялся из-за столика, промокнул платочком лицо, вспотевшую лысину:

– Вот тебе сейчас случай подвернулся – чего жопой крутить? Другого такого не будет. Пойди домой или – где ты там сейчас остановился – подумай. Пока железо горячее.

А то я уже с хирургом договорился. На пятницу…

И вышел, опередив меня, на улицу, где его ждал уже джип с огромными колёсами и шофёром-тяжеловесом за рулём.

Нет, я конечно, и мысли не допускал!

А чего это Борюсик так волновался? Потел, мямлил… Ведь он был уверен, что проблем у него со мной не будет. Вон – даже и с хирургом уже договорился… Тут, конечно, другое. Такой крутой бизнесмен, вращается в самых высоких сферах местного бизнеса. А тут вдруг на глаза его любезной супруге попадается какой-то голодранец, которого она, его любимая женщина, хотела бы видеть возле себя. В его квартире, с его собственного согласия, и днём и ночью – другой мужчина.

И, вместо того, чтобы его просто замочить, как в кино показывают – ноги в чашку с цементом и в воду, – ему, Борису Мерзликину, ещё нужно уговаривать это ничтожество, чтобы оно согласилось своим присутствием в доме отравлять ему жизнь.

А ведь переступил же через себя, пошёл на уступки любимой женщине!..

Может, потом, через пару месяцев, так оно и будет – ноги в чашку с цементом и – в воду?…

Ладно, это всё меня уже не касается. Глаза бы мои не видели бы уже этого Мерзликина. Надо же!

К друзьям, во временное своё жилище, я вернулся поздно. Всё слонялся по городу, пытался отвлечься, оторваться от своих мыслей. Ещё оставались кое-какие деньги, и я бездумно их тратил, заказывая в попутной забегаловке ещё баночку пива, а, вдобавок, ещё и бутерброд, без которого в этот день я вполне мог уже обойтись.

…Дверь мне открыл Саша Карачун. Хороший человек. Когда-то мы вместе работали. Теперь уже две недели я пользовался его гостеприимством.

Но на этот раз Саша выглядел озабоченным. Он пытался улыбаться, но глаза почему-то прятал. – Мы уезжаем в Израиль, – сказал Саша. Всё было как-то неопределённо. А сегодня всё решилось с документами. Приехали ещё родственники из посёлка. Две семьи. Ты не мог бы пока где-нибудь переночевать?…

Саша сильно переживал, что ему приходится говорить мне такие слова. Я не обиделся. И так уже – целых две недели…

А положение у меня было не такое уже и критическое. У меня ещё была в родном городе площадь, которую, если уж очень припрёт, можно было бы назвать жилой.

В Актюбинске, в районе Аптекоуправления, у меня ещё оставался гараж, который я когда-то, при поспешном бегстве из республики, не успел продать. А чем гараж не жилплощадь, если другой никакой нет?

И у меня с собой были ключи.

Несколько суток я ещё прослонялся по городу, возвращаясь ночевать в собственную свою квартиру. Там был небольшой подвальчик, электричество. И даже диван. Железные двери. Можно поставить холодильник. Смастерить для отопления «козла». И даже водить баб.

Но перспектива, хоть и радужная, однако и она требовала определённой материальной подпитки. И я пробовал искать работу. Но меня поймёт всякий, кто пробовал искать работу в возрастной категории «после сорока пяти». Не говоря уже о существующем в городе негласном национальном цензе.

И, кроме того, областной центр был буквально наводнён бывшими жителями окрестных аулов. В деревнях, которые по своему природному предназначению, должны были кормить город, в их житницах и закромах уже давно ничего не было. Пустыми стояли кошары и свинокомплексы, зарастали сорной травой поля. Старики ещё за что-то цеплялись, а молодёжь рвалась в город. Молодые парни и девушки хватались за любую работу. В этих условиях со своей морщинистой физиономией даже проситься грузчиком в магазин было как-то неловко.