Путешественник - Жюльетта Бенцони Страница 79

Всадники пересекли Морсалин, уснувший у подножия старинной церкви, и поехали по дороге, поднимавшейся к уступу под названием гора Эмери, мимо нескольких обнесенных изгородью участков и утопавших в зелени крыш. Внезапно Потантен протянул руку с сторону невысокого шпиля часовни, выделявшегося на фоне темно-синего неба: оно было огромным и сверкало бесчисленными звездами, словно приколотыми божественной рукой, — таким его изображают на восточных миниатюрах.

— Дом за пригорком, — тихо проговорил он.

Они обнаружили его за поворотом, наполовину спрятавшимся под сенью старых деревьев, а перед ним — сад с огородом, как во многих мелких крестьянских усадьбах. В саду был полный порядок: грядки с овощами обсажены грушей и кустами смородины, вдоль дорожек — тимьян и майоран, которые растут в здешнем умеренном климате (Котантен известен страшными бурями, но зима здесь мягкая), а на фасаде — гигантская цветущая фуксия, каких можно много увидеть вокруг Сен-Васт.

Видно было, что в нем живут: из трубы поднималась белая струйка дыма, а пробивавшийся изнутри свет рисовал сердце на плотно закрытых ставнях первого этажа. На втором — окна были широко распахнуты навстречу легкому ветерку, который постепенно свежел.

— Ну? Что вы скажете? — торжествующе пропыхтел Потантен.

Тремэн пожал плечами.

— Ответ прост. Держу пари, что здесь живет Габриэль. Вот и все… Он должен наблюдать за сносом замка. Надо же ему где-то жить.

— Можно пойти и посмотреть! Вы уже достаточно большой, чтобы подглядывать сквозь ставни, и собаки нет, чтобы предупредить хозяев.

Не ответив, Гийом пересек калитку и пошел по ведущей к двери песчаной дорожке, потом свернул влево и прямо через салат шагнул к освещенному окну и слегка привстал на цыпочки. Его глазам предстала комната, каких он видел уже немало, например, у мадемуазель Леусуа или в доме Кантен, и все они различалась лишь обстановкой: высокие, тщательно натертые воском шкафы, выделявшиеся, словно колонки текста па белой странице оштукатуренных стен, большой камин, вод которым статуэтка Девы Марии мирно соседствовала с двумя мушкетонами с медными стволами, занавески из красного ситца и за ними — широкая кровать. Все было знакомым и вселяло уверенность, но наблюдавшему из-за окна Гийому этого совершенно не требовалось. Он испытал лишь разочарование от того, что оказался прав, а Потантен ошибался. В комнате были двое, они сидели под лампой, стоявшей на длинном столе: пожилая женщина вязала — это была Пульхерия, а мужчина — Габриэль — резал по дереву. Желтый свет падал на их заскорузлые руки, смягчал их очертания и играл на массивном потертом золотом кольце на пальце женщины. Тремэн заметил лишь, что на сей раз она была одета в красивое тонкое сукно, а ее высокий чепец (совершенно белый!) украшало кружево.

Наблюдавшему эту простую картину стало ясно, почему бывшее жилище Периго избежало кирки рабочих: госпожа д'Уазкур подарила его своим верным слугам, а то, что Пульхерия была здесь вместе с этим парнем, лишь Доказывало, что там, где молодая женщина теперь находилась, она не имела права прибегать к чьим-либо услугам; это мог быть лишь суровый монастырь.

С опустившимся сердцем Гийом покинул свой наблюдательный пост и поискал глазами Потантена, чтобы поделиться с ним своими соображениями, но не нашел. И когда уже хотел вернуться к лошадям, вдруг услышал, как тот шепотом позвал его из-за угла дома. Потантен прижался к стене, а глаза его блестели от удовольствия.

— Посмотрите-ка в ту сторону! — шепнул он.

Гийом вытянул шею, и его охватила радость: там, перед ним, длинная черная женская фигура медленным шагом направлялась к уступу, на котором стояла часовня, — видимо, туда вела тропинка…

— Подожди меня у лошадей! — прошептал он и проскользнул вдоль боковой стены дома.

Началось молчаливое, неторопливое преследование. Гийом приспособил свой шаг к походке молодой женщины, прекрасно зная, что его сапоги, мягкие, как перчатки или как индейские мокасины, ни малейшим шумом не выдадут его присутствия; он сдерживал дыхание, как только мог. Сейчас Гийом еще не знал, когда подойдет к Агнес. Момент наступит сам собой, ему не было смысла торопить события, и он испытывал спокойную радость охотника, уверенного в том, что больше не упустит свою дичь.

Когда молодая женщина стала подниматься по склону, он увидел ее в профиль: в руках она держала букет белых цветов. Значит, Агнес и в самом деле направлялась к часовне… На миг ему показалось, что он потерял ее из виду, так как она скрылась за деревьями, но вскоре опять заметил силуэт подходивший к скромной церквушке. Войдет внутрь?.. Нет. Она прицепила букет к железной оправе двери и опустилась на колени. Гийом тоже остановился и замер, не подавая никаких признаков жизни: так умеют делать индейские охотники — он научился этому еще в детстве, у Коноки. Но таково было лишь внешнее впечатление: сердце его бешено колотилось.

Окончив молитву, госпожа д'Уазкур не стала возвращаться в дом, а углубилась в густые заросли, бывшие некогда парком Нервиль. Тремэн вновь пошел следом, догадываясь, куда она идет. Сегодня рабочие Ванье должны были приступить к разрушению замка: возложив цветы на могилу матери, дочь Элизабет де Нервиль хотела взглянуть на первые раны…

Молодая женщина остановилась на опушке. Старая постройка возвышалась перед ней, она была почти нетронута и даже, как ни странно, казалась живой: внутри мигали огоньки, скорее всего, зажженные рабочими, — они укрылись в ней на ночь, пока это еще было возможно. Но посередине, на открытом месте виднелась большая куча деревянных панелей, сложенная в форме пирамиды, — к ней-то и направилась Агнес. Наблюдавшему за ней было видно, как она медленно обошла ее кругом, прижав руки к груди и придерживая развевавшуюся на ветру черную вуаль, покрывавшую ее волосы. Потеряв наконец терпение, Гийом вышел из-за ствола дуба и направился к молодой женщине. К мерцанию звезд прибавился свет убывавшей луны, так что его вполне можно было узнать.

К его великому изумлению, Агнес, заметив, что он подходит, ничуть не была удивлена, как будто его присутствие здесь в этот час было естественным. В свою очередь, Тремэн обратился к ней, забыв про все условности, и так просто, словно они виделись лишь час назад. — Зачем вы это делаете? — спросил он, показав на кучу разбитых деревянных панелей, полок и всевозможной облицовки, которым грозило уничтожение…

Она пожала плечами.

— Габриэль сказал мне, что вы интересовались старым деревом. К несчастью для вас, вы опоздали. Завтра вечером я сама их подожгу.

— Завтра? Почему завтра?

— Потому что наступит Иоанн Креститель, и во все времена в эту ночь на этом месте зажигали огонь, и то же самое произойдет во всех замках и селениях. Но теперь в последнем костре из замка сгорит больше, чем когда-либо. А затем и его не станет…

— Вам так ненавистно это жилище?

— Еще больше, чем выдумаете! Моя мать там мучилась и была убита. Да и я не припомню, чтобы хоть один день прожила счастливо! Так что для меня он — лишь ненавистная фамилия…