Фаворит императрицы - Нина Соротокина Страница 76

Лежать было удобно, только слегка болел затылок. Она осторожно повернула голову и увидела окно: узкое, забранное решеткой, окаймленное красными листьями дикого винограда.

Комната была похожа не на жилые апартаменты, а на нечто навеянное мечтой, такие картины представлялись ей после чтения «Ромео и Юлии». Может быть, она продолжает спать, и в этом сне за окном обретается волшебная Верона? Ах, как романтично! Все это явь, во сне голова не болит. Но как бы славно было, если бы в это окно смотрел на нее драгоценный возлюбленный, ее Финист Ясный Сокол, ее Ромео… Она только на мгновение закрыла глаза, а когда открыла их снова, то увидела желаемое воочию. Финист, то есть Матвей, приник к окну и пялился на нее, чуть приоткрыв от напряжения рот. Кудрявую голову его украшала какая-то странная шапочка, рука цепко держалась за решетку.

– Князь, это вы? – прошептала она.

Финист ответил ей что-то невнятное, через стекло не разберешь. В этот миг хлопнула дверь, и видение исчезло.

– Козочка моя, очнулась, жива! – завопила Павла, поспешая к постели больной. – А ведь почти умирала! Вы больше до такой печали меня не допускайте. Что я батюшке Карпу Ильичу скажу?

«Нет, Павла не кроткая, Павла – дура громогласная», – подумала Лиза и сказала шепотом:

– Не кричи. Сядь подле и рассказывай. Мы уже дома? Мы в России?

– Нет, мой ангел, мы еще на чужбине. – Лицо дуэньи приняло плаксивое выражение. – Но вы не горюйте. Вы на ножки встанете, а Митька к тому времени карету и пригонит. Когда починит.

– А зачем нужно чинить карету?

– Так вы ничего не помните, ласточка моя? – И Павла принялась рассказывать со всеми страшными подробностями события трех последних дней.

Лиза не дослушала до конца, уснула, а когда проснулась, потребовала продолжения рассказа и еще чего-нибудь поесть. Дело пошло на поправку.

На следующий день Лизонька сделала робкую попытку пройтись по комнате, но спуститься вниз, чтобы быть представленной семейству, отказалась.

– Я еще слаба и выгляжу, как чухонка, – сказала она Павле и потребовала зеркало.

Павла немедленно принесла требуемое. Лиза внимательно обследовала собственное лицо, нашла его бледным, обветренным и неинтересным, однако приказала причесать себя как можно лучше, то есть в полном соответствии с парижской модой.

Нарядная прическа оказалась весьма кстати, потому что к вечеру в комнату Лизоньки пожаловала княгиня. Она была необычайно любезна, более того – ласкова, и высказала надежду увидеть прелестную гостью завтра в общей обеденной зале.

– Я представлю вас мужу и сыну. Они наслышаны о ваших несчастьях и выражают вам глубокое сочувствие. Надеюсь, вам не будет у нас скучно. Мой Ксаверий весьма достойный молодой человек. А уж говорлив! И образован. Он учился и воспитывался у иезуитов, как у нас принято, в иезуитских школах воспитываются все юноши из хороших семей. Там он учил риторику, философию и, конечно, латынь. Он знает наизусть речи Цицерона, а также Вергилия и Горация. О, вам с ним не будет скучно!

– Но я ничего не понимаю в речах Цицерона.

– Успокойтесь, он тоже ничего не понимает. Да и зачем ему Цицерон? Ксаверия ждет карьера. Его давно ждут в палестре.

– Что такое палестра? – Лизонька решила, что палестра – это что-то вроде театра, о чем простодушно поведала княгине.

– О нет! Палестра – это правительственная канцелярия. – Хозяйка рассмеялась и торопясь стала рассказывать, как настойчиво приглашали служить туда ее Ксаверия, да он отказался, потому что все смелые и решительные молодые люди предпочитают кавалерийский полк, где его, оказывается, тоже давно ждут, письмами засыпали, но батюшка-князь против кавалерии, и потому сын будет служить при дворе польского короля, а это значит, его камергерское звание не за горами.

Лиза устала слушать о чудесных качествах неведомого Ксаверия, и внимательная пани Гондлевская почувствовала это.

– До завтра, прелестная Елизавета. Спите спокойно.

В зарешеченном окне заблестела первая звезда.

– И ты кроткая, – сказала ей Лиза и рассердилась вдруг, зачем привязалось к ней это слово? Она подошла к окну. Второй этаж… Ей очень хотелось увидеть балкон! Здесь должен быть непременно узорчатый балкон, сработанный мастерами Вероны. Но балкона не было. Влево от окна простирался широкий подиум, бортик его был выложен из темных, грубо отесанных камней. В одном месте бортик прерывался, видна была верхняя ступенька каменной лестницы, сбегающей вниз по крутому боку холма, заросшему буками. Лестница эта странным образом напомнила подмосковную усадьбу, где вокруг березы, солнечные блики на траве и деревянная лестница, ведущая к купальне. Вода в реке, как нахмуренный шелк, переливается вся, над ней стрекозы резвятся, и где-нибудь рядом цветет черемуха.

– Завтра по этой лестнице пойду гулять с ученым Ксаверием, – сказала Лиза, – и пусть Вергилий будет нашим попутчиком. То-то будет весело! Я заранее боюсь их обоих.

Однако прогулка, состоявшаяся на следующий день, оказалась не только не нудной, но даже приятной. Очень. За обедом Лизоньку представили всему семейству. Князь Гондлевский ее было напугал – худ, глаза как уголья, руки трясутся, но через полчаса она была им совершенно очарована – это был рыцарь старинной выпечки, рыцарь с головы до пят, он умел разговаривать с дамами. Худая старуха в синих одеждах тоже все время улыбалась, обнажая блеклые, младенческие десны, и даже, кажется, подмигивала Лизе, словно между ними была какая-то тайна.

А шляхтич был мил, эдакий дубок крепенький. Посмотришь на Ксаверия – и никак не скажешь, что он помешан на латыни. Он улыбнулся ей, и Лизонька с облегчением поняла, что совсем его не робеет. Обычно при молодых людях стеснительность колодой держала ей руки и ноги, а у Ксаверия был такой веселый взгляд, будто обещал – вот сейчас отобедаем со взрослыми, а потом в салки пойдем играть.

На деле, конечно, никаких салок не было, их прогулка выглядела очень чинно. Они брели вдоль замка, потом спустились в парк. В трех шагах от них неторопливо и важно, как баржа по тихой воде, шествовала Павла. Она была довольна собой и своей воспитанницей. Лизонька в епанче рытого бархата с соболиной опушкой у шеи выглядела прелестно. Жалуется только, бедный воробышек, что голова болит. Но это пройдет, свежий воздух ей целебен. Она спасла свою воспитанницу, спасла сундуки, и теперь они вкупе выглядят очень пристойно. Сурмилов непременно должен ее похвалить. Вначале шли молча. Ксаверий первый начал разговор:

– Отчего вздыхает прекрасная пани?

– Я не вздыхаю, я просто дышу. Мне очень понравился ваш дом. Я и не предполагала, что попаду когда-нибудь в подобное место. Он напоминает мне Верону.

– Вы были в Вероне?

– Только в мечтах.

– О, мечты – это страна обетованная! Я тоже мечтаю попасть в Италию.

– Чтобы продолжить изучение Вергилия? – Поймав его удивленный взгляд, Лизонька поторопилась объяснить: – Ваша матушка уверяла меня, что для вас нет ничего любезнее, чем читать Вергилия и Цицерона. Она также говорила, что вы захотите ознакомить меня с этими авторами. Но я предупреждаю заранее, что ни слова не знаю по-латыни.