Анжелика. Тени и свет Парижа - Анн Голон Страница 75

И теперь Анжелика с удивлением прислушивалась к внезапно пробудившемуся нежному томлению, о котором и помыслить не могла двумя или тремя днями ранее. Неужели Одиже воспользуется ее смятением, чтобы вытянуть из нее обещание не вмешиваться в его дела?

«Нет, — говорила себе Анжелика. — Удовольствие и дела — вещи несовместимые. Ради одного приятного денька я не откажусь от планов на будущее». Чтобы заглушить угрызения совести, которые она заранее испытывала, предвидя неизбежное поражение, Анжелика убедила себя, что это поражение просто необходимо в интересах дела. Впрочем, возможно, ничего и не случится. Разве Одиже не вел себя всегда безупречно?

Стоя перед зеркалом, Анжелика разглаживала пальцем тонкие длинные брови. Красива ли она, как прежде? Ей это постоянно твердили. Но не потемнела ли от жара очага ее нежная матовая кожа?

«Я снова поправилась. И нельзя сказать, что это меня портит. Впрочем, мужчины подобного рода должны любить пухленьких женщин».

И все же Анжелика стыдилась своих рук, ставших жесткими и потемневшими от работы на кухне, и отправилась на Новый мост купить у Большого Матье баночку с отбеливающим кремом.

Она купила еще воротник из нормандского узелкового кружева и накинула его поверх скромного платья из сине-зеленого сукна. Теперь Анжелика стала похожа на небогатую горожанку, но не на служанку или торговку. Свой туалет она дополнила парой новых перчаток и веером. Безумие!

Много хлопот ей доставили волосы. Отрастая, они начали виться и посветлели, но локоны все еще оставались довольно короткими. Со вздохом сожаления молодая женщина вспомнила тяжелую шелковую волну волос, которая некогда рассыпалась по ее плечам.

Утром назначенного дня Анжелика укрыла волосы прелестной косынкой из темно-синего атласа, когда-то принадлежавшей госпоже Буржю. Вырез корсажа украшала камея из сердолика, а пояс — маленькая сумочка, расшитая жемчугом. Все это тоже досталось ей в наследство от усопшей.

Анжелика ждала кавалера под сводами ворот. День обещал быть прекрасным. Меж крыш виднелось чистое небо.

Когда появилась карета Одиже, Анжелика подошла к ней с нетерпением юной воспитанницы монастыря, получившей разрешение покинуть его стены.

Дворецкий был ослепителен. Его наряд состоял из широких желтых рингравов [92], перехваченных у колен пламенеющими бантами, пурпуэна [93]светло-желтого бархата, отделанного маленькими оранжевыми галунами, и выглядывавшей из-под него рубашки тончайшего плиссированного линона [94]. Кружева на рюшах штанин, на манжетах и галстуке поражали искусным плетением.

Анжелика восхищенно коснулась кружева.

— Они доставлены прямиком из Ирландии, — сообщил молодой человек, — это кружево обошлось мне в целое состояние.

Несколько пренебрежительно он дотронулся до скромного воротника своей подруги.

— Позже и у вас будет столь же великолепный воротничок, моя милая. Мне кажется, что вы способны с небывалой грацией носить любой туалет. Я просто вижу вас в платье из шелка и даже из атласа.

«А может, из золотой парчи», — подумала Анжелика, сжимая зубы.

Но уже через несколько мгновений, когда карета тронулась вдоль берега Сены, к ней вернулось отличное настроение.

Мельница Жавель возвышалась над стадами пасущихся на равнине Гренель баранов, и ее огромные крылья, напоминавшие крылья летучей мыши, издавали приятное стрекотание, сопровождавшее поцелуи и клятвы гулявших в окрестностях влюбленных пар. Сюда приезжали украдкой. В центральном помещении мельницы находился трактир, гостеприимно встречавший любую компанию, а его хозяин не отличался болтливостью.

«Если не держать язык за зубами в доме вроде нашего, — говаривал он, — то дело плохо! Шуму было бы на весь город».

Рядом с мельницей можно было увидеть маленьких осликов, навьюченных пузатыми мешками. Кругом витал аромат муки и теплого зерна, ракового супа и ухи.

Анжелика с наслаждением вдыхала свежий воздух. По лазурной глади неба плыли белые облачка. Она улыбалась и сравнивала их со взбитыми яичными белками. Время от времени Анжелика смотрела на губы Одиже и наслаждалась легкой восхитительной дрожью, пробегавшей по ее телу.

Попытается ли молодой человек поцеловать ее? В этих роскошных одеждах он выглядел несколько скованным и, казалось, был полностью поглощен обсуждением меню с хозяином трактира, чрезвычайно польщенным этим визитом.

В зале царил приятный полумрак, за столами сидели и другие пары. По мере того как опустошались кувшинчики белого вина, поведение влюбленных становилось более свободным. Порой мужчины позволяли себе весьма вольные выходки, о чем свидетельствовал томный смех дам. Чтобы успокоиться, Анжелика потягивала вино, и ее щеки разрумянились.

Одиже начал рассказывать о своих путешествиях и о своей профессии. Он педантично описывал события, не забывая упомянуть точную дату, припоминая любую мелочь, вроде сломанной оси.

— Итак, как вы могли убедиться, дорогая, мое положение весьма солидно и прочно и в моей жизни нет места неожиданностям. Мои родители…

— О! Давайте уйдем отсюда, — взмолилась Анжелика, отложив в сторону ложку.

— Но снаружи удушающая жара!

— Снаружи, по крайней мере, есть ветерок… и там не увидишь всех этих обнимающихся влюбленных, — вполголоса добавила она.

Оказавшись под палящим солнцем, Одиже разволновался. Его спутнице станет плохо, она испортит себе цвет лица. И мужчина водрузил на голову Анжелики свою шляпу с широкими полями, украшенную белыми и желтыми перьями. После чего он воскликнул, как в день их знакомства:

— Бог мой, как вы красивы, душенька!

Но уже через несколько шагов, когда они пошли по узенькой тропинке вдоль Сены, дворецкий возобновил разговор о своей карьере. Он сообщил, что когда производство шоколада будет запущено, он начнет писать очень важный труд об обязанностях дворецкого при приеме гостей, где изложит все сведения, необходимые для слуг и поваров, желающих совершенствоваться в этой области [95].